Время перемен. Дилогия
Шрифт:
— Ничего себе, — пробормотал я. Жалко парня.
Вот уже пятьдесят лет как в России перестали расстреливать людоедов, маньяков и им подобных. Но по мне лучше расстрел, чем пожизненная изоляция, которую применяют к «потенциально опасным» сумасшедшим, которым психиатрия не может гарантировать полного выздоровления. Психиатрия же в лице своих конкретных представителей вела себя крайне осторожно. Потому что если с «излечившимся» случался рецидив, псих отправлялся обратно в лечебницу, а «выпустивший» его психиатр — за решетку, поскольку, выпуская пациента, в случае рецидива заболевания принимал на себя полную ответственность за его
— Что значит — «картина, аналогичная остальным»? — спросил я.
— То и значит, — Иван снова потер виски. — Большая часть задержанных членов партии «Славянская старина» страдает тем же недугом.
— Голова болит, Ванька? — спросил я. — Помочь?
— Перетерплю. Такой вот набор: неприязнь к тем, кого считают чужими, переходящая в ненависть и практически неуправляемую агрессию. Мы уже выявили и изолировали более двухсот человек, страдающих этими нарушениями, и продолжаем поиск. Еще одно неприятное свойство заболевания: установлено, что его носители могут индуцировать аналогичные отклонения у окружающих. Особенно среди молодежи низших классов. В связи с особой опасностью носителей я ориентировал психологов в первую очередь на определение симптоматики заболевания. Что это и откуда взялось, мы установим позже, после того как остановим его распространение.
— Угу, — сказал я. — Я тебе, Ванька, уже сейчас могу сказать, что это за болезнь. Расизм называется. Лозунги могут варьироваться: «Убей косоглазого!» — в Санкт-Петербурге. Где-нибудь в Челябинске (там азиатов, китайцев, корейцев, вьетнамцев раза в полтора больше, чем европеоидов) он будет звучать: «Прикончи белого!» Слушай, Ванька, ты давно в Америке был?
— Я там вообще не был, — сказал мой друг. — Хрена мне там делать?
— Съезди. Для граждан России там сейчас открытая виза. Полюбуйся, как тамошние этнические китайцы играют на противостоянии «белые-черные-латиносы», чтобы блокировать проникновение индусов в Сенат.
— Остынь, камергер! — Сучков похлопал меня по колену. — Российская империя — не американская. И то, с чем мы сейчас столкнулись, это не расизм, а… — мой однокашник сделал строгое лицо и процитировал: — «Здесь имеет место некая внутренняя агрессия, ищущая точку приложения вовне, сообразуясь с социальными и моральными качествами субъекта-носителя, чтобы предохранить сознание субъекта от разрушения».
— Попроще, Ваня, — попросил я. — Ты же не «умник», а кадровый офицер.
Сучков усмехнулся. Могу поклясться: сам Ванька, услыхав данную сентенцию, отреагировал бы аналогично, но поддразнить однокашника — это святое.
— Отупел ты в своем «Алладине», кадровый офицер Грива, — сказал Сучков. — Это потому что работа у вас примитивная. «Это „Алладин“! Всем стоять-лежать по стойке смирно! — произнес он противным писклявым голосом. — Кто не спрятался — стреляем без предупреждения!»
— Мультики смотришь, подполковник, — я облил его презрением. — В детство впал?
В последнее время в России (да и не только) стало модным лепить о нас тупые сериалы, в которых алладиновцы выглядели еще более кровожадными, чем уничтожаемые ими монстры. Мое начальство не возражало. Более того, у нас ходили слухи, что половина этой белиберды финансируется из бюджета нашего имиджевого отдела. Но я полагал, что офицеру русской жандармерии не к лицу даже упоминать эту дешевку.
— Кто бы говорил! — фыркнул Иван. — Ладно, пошутили. Теперь по делу. В данный момент мы задержали двести
— Она не моя, — сказал я — Надеюсь, что не моя, но не уверен… Ты же знаешь — у меня своя фобия. Профессиональная…
— «Ифрит»?
— Угу. Вопрос: как взаимодействуют здоровые и больные «бердыши». Ведь, если я тебя правильно понял, здоровые там тоже есть. Как они оказались в этой компании психов? Каков их интерес?
— У большинства — деньги. Таков побудительный мотив полицейского, который тебя арестовал.
— «Бляха № 2346»?
— Да. Второй по популярности мотив, как всегда, власть. Почти все «нормальные» члены партии занимают в ней руководящие места.
— Выходит — твой профиль? Секта?
— М-м-м… Не думаю. Хотя определенное сходство имеется. Блокировка свободы воли, запрограммированная реакция… Но секта — это стандартные методики психической обработки, лидеры-программаторы, короче, всегда можно выявить и «технологов», и технологию превращения человека в придурка. Хм-м-м… А здесь мы имеем результат, но ни «технологов», ни «технологии».
— А лидеры?
— Слабаки. Мелкая околополитическая сошка.
— А за ними?
— Национальный демократический конгресс.
Артём присвистнул. НДК был главной оппозиционной силой в монархической Российской империи и на выборах в Думу стабильно набирал 12–14 %.
— Не то, что ты думаешь, — сказал Сучков. — У НДК таких неформальных отпрысков — сотни. От этих «бердышей» они уже открестились.
— Ты запрашивал?
— Не я. Из канцелярии Императорского Совета.
— Даже так?
— А ты думал! Из-за тебя, между прочим. Ты же у нас — младший камергер.
Запищал мой коммуникатор. Я активировал вызов.
— Здорово, алладиновец! — рыкнул динамик знакомым голосом Сергея Буркина. — Ты еще не в тюряге?
— Серега! Чертяка! Ты где?
— Здесь. А ты небось у Ваньки сидишь?
— Угадал. Тебе привет.
— Приветом он не отделается. Хреново работает Департамент территорий. Порядок не обеспечивает. Иван, ты слышишь? Полагаю, ты должен компенсировать нанесенный мне социальный ущерб. Обед в «Европейской» меня вполне устроит.
— А ты-то тут при чем? — возмутился Сучков. Он подключился к линии вызова и теперь безуспешно пытался вывести на дисплей картинку, но вместо лица их однокашника на экране высветился Петергофский каскад. По ту сторону тоже работала система защиты.