Время перемен. Дилогия
Шрифт:
— Но останутся записи, вся информация…
— Информация… — Хокусай вздохнул. — Информация — лишь набор электронных импульсов. Как ты помнишь, ни видеозаписи, ни телесеансы не оказывали того влияния, какое производил личный контакт с этим существом. Тебе будет небезынтересно узнать об еще одном феномене: останки «пессимиста» не разлагаются.
— В чем тут феноменальность, Танимура-сан? — удивился Грива. — Вы же сами сказали, что он законсервирован.
— Да. Но отсутствие тления не связано с тем, что тело помещено в консервирующую среду. Они не разлагаются сами
— А микроорганизмы?
— А микроорганизмов в нем не обнаружено. Совсем.
— Какой-то естественный антибиотик?
— В том-то и дело, что нет. Бактерии просто им «не интересуются». Это существо, Артём, отличается от всего живого. Принципиально отличается.
— Тем, что не гниет? Но такие случаи в истории человечества случались. Например, некоторые святые тоже не были подвержены тлению.
— Ты еще мифы вспомни, — недовольно сказал Хокусай. — Мы говорим о фактах, а не о легендах.
Артём не стал спорить, хотя у него имелось на этот счет свое мнение.
— Ладно, оставим пока «пессимиста», — произнес Хокусай. — Сейчас речь идет о тебе. Есть мнение, что тебя следует беречь как зеницу ока и, в первую очередь, отстранить от «полевой» работы.
— Вы это серьезно, Танимура-сан? — испугался Артём.
— Совершенно серьезно. Но добавлю, что я это мнение не разделяю и буду настаивать на том, что отстранять тебя не следует. Как у вас в России говорят: «От судьбы не уйдешь»?
— У нас говорят: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».
— Это звучит очень по-японски, — Хокусай улыбнулся. — И я склонен думать: тебе эта поговорка подходит. То, что произошло здесь, это подтверждает. Пока я твой специальный координатор, майор, тебя не отстранят. Но не мешает позаботиться о том, как сделать тебя менее уязвимым.
— Каким образом? — поинтересовался Грива.
— Будем думать. Будем искать решение. Разве в Международном координационном Центре по исследованию проявлений феномена спонтанной деструкции не сконцентрированы лучшие головы человечества? Не беспокойся, майор, мы что-нибудь придумаем. А сейчас бери своего друга и возвращайся домой. И без возражений. Это приказ.
Обратно Грива и Сучков летели на личном стратосферном «крыле» специального координатора Лос Пассос. Закусывали черной икрой и луком. Черного хлеба не было. Селедки тоже. Старший стюард был искренне огорчен, сообщая об этом Сучкову. Предложил приготовить русский борщ.
— Ладно, не парься, — сказал ему Грива по-испански. — Господин подполковник все равно предпочитает суточные щи. Ты ведь не сможешь приготовить суточные щи?
Стюард сокрушенно изогнул бровь. Приготовить суточные щи за те четыре часа, которые потребуются «крылу», чтобы перенести их в Санкт-Петербург, не смог бы самый лучший кулинар мира.
Впрочем, выпив водочки, подполковник жандармерии привередничать перестал: пришел в веселое настроение, лопал икру и строил планы приобретения недвижимости в Монте-Карло на ту компенсацию, которую выплатили ему американцы. Когда опустела вторая
Сам Грива был значительно трезвее друга. Он не мог позволить себе надраться и забыть все проблемы. Он думал. Думал о том, как убедить начальство допустить его к мощам «пессимиста». Артёму почему-то казалось: стоит ему посмотреть поближе на мертвого гостя из иных пространств-времен — и всё сразу станет ясно. Откуда проистекает такая уверенность — от интуиции или от циркулирующего в крови алкоголя, — Грива затруднился бы сказать.
Но когда колеса «крыла» коснулись пулковской полосы, оказалось, что Грива тоже уснул, потому что посадки не почувствовал. Разбудил его старший стюард.
— Санкт-Петербург, господин майор, — сообщил он почтительно. — Вас ждут у трапа.
— Кто? — спросил Грива.
— Думаю, это ваш батюшка, — ответил стюард.
Но он ошибся.
За Гривой приехал дед. Вернее, прилетел.
Его здоровенная, как автобус, белая вертушка с императорскими «орлами» на бортах села прямо у трапа. Грива-самый-старший прохаживался вокруг, нервируя собственную охрану, и ждал, пока его внука выгрузят из «крыла».
— Пил? — спросил он строго.
— Дед, ты бы хоть поздоровался сначала, — сказал Артём.
— Здорово. Здравствуй, Иван.
— Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство! — Сучков, спускавшийся следом за Артёмом, остановился и вытянулся.
— Вольно. Можешь звать меня Андреем Алексеевичем. Я слыхал, ты Тёмке моему жизнь спас?
— Это еще вопрос, кто кому спас, — возразил Сучков.
— Это я тебя спас, — вмешался Грива. — От похмельного синдрома. А себя — не успел. Дед, попроси у своего врача что-нибудь… восстанавливающее.
— У меня в твои годы похмелья не было, — пренебрежительно заявил дед. — Полезай в машину, там я тебя сам подлечу. «Смирновской». Иван, ты с нами?
— А «Смирновской» у вас много, Андрей Алексеевич?
— Алкоголики!
— Андрей Алексеевич, мы же в отпуске!
— Тогда другое дело. Ладно, пошли внутрь, а то мои совсем извелись. Думают: я еще стою того, чтобы меня укокошить.
С этими словами, к немалому облегчению своих телохранителей, дед довольно лихо вскарабкался на борт вертушки.
— Куда летим, Ваше Высокопревосходительство? — осведомился пилот.
— В Суоми. На мою дачу. Игнат, распорядись, чтобы там подготовились, — велел он начальнику охраны. — Банька и все такое. Марьяна, — повернулся он к сопровождающему врачу, — дай моему малахольному внуку что-нибудь для укрепления организма. И мне тоже дай. Будем сегодня Бахуса тешить.