Время под колоколом
Шрифт:
Больше всего он боялся, что Камачо успел донести и за Галеном идет человек инквизиции. Что же касается Камачо, то он от изумления не мог сказать ни слова.
Некоторое время оба молчали.
– Ба! Да это вы, дорогой Камачо!
– наконец нарушил тишину' дон Кристобаль.- Что за важное дело вытащило вас из дому в такую погоду?
– Важнее не бывает, лиценциат,- похвастал альгвасил и принялся рассказывать свои последние приключения.
Слушая его, дон Кристобаль одобрительно кивал.
– Кто еще знает
– спросил он, опуская руку в прорезь сутаны, когда Камачо, довольный собой, остановился.
– Кроме нас с вами, никто. Но, я думаю, пора сообщить об этом куда следует.
– Пора,- сказал инквизитор, пропуская альгвасила вперед.
– Вот и я говорю!
– воодушевился Камачо.- Дело пахнет костром, ведь так?!
– Конечно, так...
– И все это дойдет до короля, как вы думаете?
– Несомненно дойдет...
– И значит, я могу рассчитывать на...
Камачо рухнул, захрипел. Кинжал вонзился ему в спину по самую рукоять. Дон Кристобаль нагнулся, посмотрел в мертвеющие глаза альгвасила и спихнул его в придорожную канаву.
Себастьян, шут (продолжение)
Приказу его величества об аресте Себастьяна не суждено было исполниться. Когда люди короля, не найдя шута в Алькасаре, явились в его квартиру у ворот Пуэрта дель Соль, они нашли ее пустой и холодной.
Себастьян в это время изучал дом, указанный незнакомцем; им оказалась небольшая гостиница с трактиром на первом этаже и комнатами постояльцев на втором.
Закончив наблюдения, шут убедился, что улица безлюдна, и вмиг, явив недюжинную ловкость, взобрался на козырек над входом, а с него на бортик, еще хранящий следы альгвасила Камачо.
В комнатах было темно, и лишь из одной, выходящей на балкон, пробивалась наружу полоска света. Перебравшись через перила, шут встал на цыпочки и увидел сквозь щель распластавшуюся на стене тень сидящего человека. Ее время от времени заслоняла другая тень: тот, кому она принадлежала, безостановочно ходил по комнате. Пытаясь увеличить угол обзора, Себастьян оперся на дверь...
Дверь - она оказалась не заперта!
– приоткрылась, и шут услышал слова, которые так подействовали на него, что он едва не вскрикнул.
Киор, он же купец Гойкоэчеа
– Монах не порадуется вашей решительности, - заметил Киор, когда Гален, вбежав в комнату, с места в карьер рассказал о разговоре с Себастьяном.- Нам и так наступают на пятки, и лишние сложности...
– К черту монаха! За годы, проведенные среди здешних тупиц, он сам превратился в одного из них. Ему нужна осторожность? Пусть подавится ею! Я не для того ввязался в это дело, чтобы дрожать по углам. Я хочу быть свободным в своих действиях. Абсолютно свободным!
– Не знаю, как насчет абсолютной свободы, но относительную мы теперь можем потерять. Кто поручится, что шут не пишет сейчас донос?
– Не пишет. Я обещал ему деньги,
– А если шут станет исключением из правила?
– Ну и сидите в этой вонючей дыре!
– взвизгнул Гален.- Ждите, пока монах ввезет вас в рай в золоченой карете Карлоса. Вот увидите, когда мы будем ему не нужны, он продаст нас при первой возможности. Со всеми потрохами! Оптом и в розницу!
Он подскочил, нервно заходил по комнате. Здесь мало что изменилось с того часа, когда ее разглядывал Камачо, лишь лохань стояла на полу. Поверхность студня, матово блестя, отражала огоньки свечей; он превратился в совершенно однородную массу, угадать его происхождение было уже невозможно.
– Вы всерьез полагаете, что придет время, когда монах сумеет обойтись без нас?
– не скрывая иронии, спросил Киор.
– Нет, я полагаю, что рано или поздно мы сумеем обойтись без монаха. Помогите мне, и я не останусь в долгу!
– И вы знаете, что мне нужно?
– Вы получите все, что захотите. Мы еще станем живыми богами, Киор!
– Может быть, может быть... Дух захватывает, как представлю: мы с вами, изображенные с нимбами вокруг голов в часовне Алькасара.
– Иначе зачем мы здесь?
– В самом деле - зачем? Сбежать из бессмертного благоденствия, чтобы сунуть головы в пекло. Зачем?
– А затем, что в благоденствии у всех есть все, все одинаково бессмертны. А мы должны стать единственными. Мы - и толпа! Мы - и королевство! Мы - и цивилизация!
– Нечто похожее я много раз слышал от Голоха.
– Голох тоже иногда говорит умные вещи.
– Вы прелесть, Гален! Надеюсь, вам воздастся по вашим намерениям. Но скажите, положа руку на сердце, неужели вам никогда не хотелось бросить все это и просто пойти подышать дождем? Осени старая лошадь скачет своей дорогой... Вам знакомы эти стихи?
– Хомология - не моя специальность. Тем более стихи, они здесь заумны.
– Зато в них есть душа. Вы никогда не задумывались, что такое душа? Сочини подобное кто-нибудь у вас, служба безопасности быстро трансмутирует его на предмет удаления вредных примесей. Следовательно, душа - это вредная примесь.
– Вечно вы все запутаете. Я вам так скажу, первое, что мы сделаем, придя к власти, это попытаемся перетащить сюда трансмутационную камеру. Процессом необходимо управлять.
– Отличная мысль! Голох и вправду говорит иногда умные вещи. Жаль только, что он не любит стихов. Осени старая лошадь скачет своей дорогой, осени старая лошадь с красною бородою...
– Глупо и непонятно.
– Дело в том, что вы, Гален, не романтик. Давайте откроем дверь на балкон. Слышите, падают капли?
Осень - это печаль и надежда на то, что завтра будет весна. И боязнь не дожить...