Время полдень
Шрифт:
«Да, так о чем я?.. Там бабочка еще на стене, в печке остывшие угли. Я награжден некой возможностью счастья…» Он разыскивал Ольгу в напряжении и радости, готовясь увидеть среди холодной стали ее порозовевшее от дождя лицо, сказать, что счастлив и просит ее согласиться.
Баржа, огромная, словно взлетное поле, была уставлена сияющими цилиндрами в подвесках труб и манометров. Матрос с мегафоном, с мокрым клетчатым флагом кричал и отмахивал.
«Да, скажу ей, что я пережил… То пламя в печи и волшебное совпадение всего. Моих лет и опыта. Ее красоты, доброты… Если она согласится, если и в ней все
Он торопился ее увидеть, тут же во всем объясниться.
Рефрижератор, стерильно-белый, мерцал драгоценной рубкой, хромированной, как операционная. Кран погружался в его белизну. Над снежным бортом появлялась кровавая бычья туша, четвертованная, в розовом инее, в хрящах и обрубках. Безголово и дико катилась по небу, паря над скопищем техники. И навстречу ей, по дуге, улыбаясь оскаленным ртом, возникала рыжая «Татра», ныряя в дождевой туче.
Ковригин в ознобе, запрокинув лицо, наблюдал их скольжение, вдруг испугавшись совпадения дуг. Изумился невидимому в небе чертежу, по которому двигались бык и машина, и его напряженный зрачок стремился избежать столкновения.
Колесный пароход, бог весть откуда приплывший, нелепо раскрашенный, пялил с театральных афиш хохочущие рожи и рты. Кто-то вышел на палубу в мокром колпаке с бубенцом.
Ковригин, напрягаясь и мучаясь, слышал звон бубенца. И вдруг влажная, сочная боль, словно лопнул сосуд, залила глаза краснотой: красный рефрижератор, красная туча с дождем и в ней, как снежинка, улетающий маленький бык.
«Не хочу, не хочу! Не надо!»
Приступ в нем разгорался. Ковригин раскрывал рот, заглатывая холод и дождь. «С холодком, с холодком, пронесет!»
Расстегнул под плащом всю грудь и прижал ее к мокрой стальной трубе. К ее насечкам, зарубкам, клейму ОТК, к надписи мелом: «Сургут». И казалось, труба, войдя в резонанс с его сердцем, ахала и гудела.
«Неужели все кончено? Неужели сейчас?..»
И будто треснул бетон причала. И в пролом в бурлении и клекоте хлынула красная боль. Тепловоз тонул на путях. Матрос с мегафоном бултыхался, пытаясь выплыть. Краны кренились. В небесах бодался с машиной бык. И из этого ада, закрывая жерло трубы испуганным мокрым лицом, возникла Ольга.
— Что с тобой? Что?..
Та страшная, с подтеками ржавчины труба. «Скорая помощь», сквозь гарь и потоп летящая в городскую больницу. Его ослабевшее, с впалым животом и шрамом тело. Зубцы кардиограммы на текущей ленте. И в пиках, провалах — его страдание, его угасание. И гостиничный номер, и шприц в кипятке. Его колючие, чужие, против нее обращенные глаза.
В том, что случилось, Ольга искала свою вину. Не находила, но знала: вина существует. Быть может, в том, что беда случилась не с ней, хотя все у них было общим. И в том, что ей не дано взять на себя его боль. И в том, что в избе, среди трав и огней, она забылась, нарушила завет суеверий и страхов, еще материнский. И накликала беду на него. И он за нее поплатился. Доверился, к ней потянулся. А она не отошла, не исчезла в своем эгоизме. Подставила его под беду. И надо скорее вернуться в свою заколдованность, отказаться от реки и зеленой ветки, от травы. И это его спасет. Только это его и спасет.
«Вздор, что
Она чувствовала: в эти дни между ними все изменилось. В нем возникла кремневая, жесткая грань, за которую он ее не пускает. Она и не хотела ее перейти. Пусть ему станет легче, а потом и грань умягчится.
Они были вдвоем в его номере. В ванночке с разобранным шприцем закипала вода. Блестели в коробочке ампулы. Он глядел на нее с подушки длинным, прямым, ее отдалявшим взглядом.
— Еще дней пять переждем, тебе станет полегче, и в Москву. Я узнавала, рейс ежедневно, — сказала она.
— В самом деле? Ты так решила? Уже все за меня решила? — усмехнулся он жестко.
— Кардиограмма у тебя неважная. Нужно показаться серьезному специалисту. Может быть, лечь на лечение…
— Подумать только, какие советы! Какие диагнозы!.. Да ты просто не видела моих кардиограмм. А я-то вижу, что никаких изменений. Очень хорошее сердце. Пылкое. Бьется в ритме с веком. И оставь, пожалуйста, свою беготню…
— Поверь мне, положение серьезное. Нужно показаться специалисту. Переждать, дать себе покой. А тут нет условий. Даже опытного кардиолога нет.
— А ты-то? Разве не опытный?.. Мне твоего опыта вот так хватит… К тому же я тот зверек, над которым уже проделано множество опытов. Профессорами и студентами. Гомеопатами и телепатами. Не одну диссертацию на мне защитили… Хочешь, и ты защитишь?.. Давай, начни защищать…
— Я смотрела в аптеке набор препаратов. И в больнице, у главврача…
— Оставь! Какие там препараты! Только знахарка поможет. Да ведь ты и знахарка, правда? Только без горба и клюки…
Он засмеялся трескуче и сухо, взглядывая на нее, нахохленный, остроносый. И ей захотелось подойти, прижаться губами к его смеющемуся, недоброму рту. Пригладить торчащий седой хохол. Укротить его раздражение, неуверенность. Смотрела, как лежит в серебристой щетине, сжимая на одеяле худой кулак…
— Мне жаль, — он сморщил брюзгливо лицо. — Жаль, что так получилось… Виноват, прошу извинить… Виноват, что тебя заманил, обременил собой. Это было безрассудно. Не знал, что делаю… Ты можешь лететь. Ведь и курсы твои вот-вот начнутся. Не вправе тебя задерживать…
— Ты говоришь и силы расходуешь. И волнуешься… Просто лежи.
— А что, мне нельзя волноваться? Ты мне запрещаешь? Ты все за меня решаешь? И про рейс, и про волнение, и про специалиста… По-моему, ты торопишься. Все это слишком поспешно. Конечно, я виноват и хотел бы загладить, но все-таки…
— Не надо, прошу…
— Ну да, я похож на истерика! Капризного, требующего ухода!.. Ты видишь меня в момент слабости… Когда меня грохнуло башкой о трубу… Когда мне врезало в челюсть… И я просто не могу быть благородным и милым! Не могу быть сильным и мужественным!.. Человеком с большой буквы! Или как это у вас называется?.. Если тебе неприятно, а я вижу, что тебе неприятно, ты ступай прогуляйся. Осмотри достопримечательности города. Ну, бетонку, строительство ГРЭС… Сходи к буровой, проветрись… Увидишь, очень миленький город. Венеция, ну просто Венеция!..