Время прощать
Шрифт:
Вывод: он не обладал завещательной правоспособностью.
После десятиминутного перерыва Ланье вызвал в качестве свидетеля Льюиса Макгвайра. Поскольку фирму Раша так неизящно отстранили от дела и, следовательно, лишили гонорара, Макгвайр поначалу отказался свидетельствовать. Тогда Уэйд Ланье предпринял нечто неслыханное: он, адвокат, послал повестку другому адвокату. Начав допрос, он быстро установил, что Макгвайр составил для Сета Хаббарда в 1987 году завещание, которое было теперь приобщено к вещественным доказательствам. Сразу после этого Макгвайр покинул свидетельское место. И как бы ни хотелось ему понаблюдать за
На свидетельское место взошел Дафф Маккленнан. Произнеся клятву, он объяснил присяжным, что является юристом по налоговым проблемам и работает в Атланте, в фирме, насчитывающей триста служащих. Последние тридцать лет он специализируется на планировании наследств. Составляет проекты завещаний для богатых людей, которые хотят максимально избежать налогов на наследство. Он ознакомился с описью имущества, составленной Квинсом Ланди, и рукописным завещанием, подписанным Сетом Хаббардом.
Ланье вывел на экран ряд калькуляций, и мистер Маккленнан пустился в замысловатые объяснения, как федеральные и региональные налоги на наследство съедают незащищенное наследуемое имущество. Он принес извинения за путаность, противоречивость и одуряющие банальности «нашего дорогого налогового кодекса» и за его сложность, дважды повторив: «Не я писал его – конгресс». Ланье прекрасно понимал, что показания этого свидетеля вгонят присяжных в тоску, если не вызовут реакцию отторжения, поэтому старательно выработал тактику: бегло остановиться лишь на основных моментах, отмахнувшись от большей части кодекса.
У Джейка не было намерения продлевать агонию: присяжные и так уже места себе не находили от скуки.
Маккленнан, благодарение Богу, перешел к последней строке.
– По моему мнению, общая сумма налогов – федеральных и региональных – составит пятьдесят один процент, – сказал он.
На экране тут же появилась надпись крупными цифрами: «Сумма налогов 12 240 000 долларов».
Но самое веселое, оказывается, только начиналось. Мистер Маккленнан проанализировал также завещание, подготовленное мистером Макгвайром. Это был комплекс связанных между собой сложным образом трастов, которые напрямую давали по миллиону долларов Гершелу и Рамоне, а остальное замораживали на много лет, а семье деньги переходили бы частями. Маккленнану и Ланье пришлось подробно объяснить эту часть завещания.
Джейк наблюдал за присяжными: они начали клевать носом. Даже в облегченной интерпретации Маккленнана объяснение, как должно было исполняться завещание, выглядело мутным, а порой до смешного бессмысленным. Ланье, тем не менее, выполнял свою миссию. Он продолжал вспахивать это поле, выводя на большой экран все новые цифры. В итоге, по экспертному мнению Маккленнана, получалось, что по завещанию 1987 года сумма налогов, федеральных и штатских, равнялась бы только «девять миллионов сто тысяч плюс-минус несколько долларов».
Разница в три миллиона сто сорок тысяч долларов была крупными цифрами выведена на экран.
Вывод ни у кого не вызывал сомнений: в спешке написанное Сетом рукописное завещание существенно уменьшало наследственную массу – еще одно доказательство того, что сознание его было помутнено.
Джейк еще на юридическом факультете усвоил: следует избегать дел, касающихся налогового законодательства, и твердой рукой
– Перерыв до половины второго, – объявил судья Этли. – Мистер Брайгенс!
Джейк собирался перехватить Ланье и спросить, не найдется ли у него пять минут, чтобы поговорить, но призыв судьи внезапно изменил его планы. Он последовал за Этли в его кабинет. Сняв мантию и раскурив трубку, тот сел, посмотрел на Джейка и тихо сказал:
– Вы недовольны моими решениями.
Джейк фыркнул:
– Нет, конечно. Вы позволили Уэйду Ланье развернуть процесс в свою сторону с помощью нескольких грязных трюков – вдруг свалившихся на голову свидетелей, к допросу которых я не имел возможности подготовиться.
– Но ваша клиентка солгала.
– Она не моя клиентка. Мой клиент – наследство. Тем не менее да, она не была до конца правдива. Ее застали врасплох, судья, выстрелили из-за угла. В своих предварительных показаниях она ясно заявила, что не помнит всех белых женщин, у которых работала. Эпизод с Пикерингами был настолько неприятен, что, уверен, она старалась забыть о нем. А самое важное в этой истории то, что Летти ничего не знала о рукописном завещании миссис Пикеринг. Я бы мог подготовить ее, судья. Это моя работа. Я мог смягчить удар. Однако вы позволили устроить эту засаду, и за несколько секунд дело взлетело на воздух.
Произнося это, Джейк смотрел старику прямо в глаза, хотя прекрасно понимал: укорять надо не одного Рубена В. Этли. Однако в этом конкретном случае именно судья был виноват, и несправедливость злила Джейка. Теперь ему уже нечего терять, так почему бы не выложить все, что он думает?
Судья пыхнул трубкой, втянул дым обратно, словно собирался съесть его, потом выпустил вверх.
– Не согласен. Но независимо от этого хочу, чтобы вы сохраняли достоинство. В моем зале адвокаты не ругаются.
– Примите мои извинения. Иногда в пылу борьбы у меня вырывается резкое слово. Думаю, я такой не один.
– Я не уверен, что присяжные считают, будто, как вы выразились, дело взлетело на воздух.
Джейк молчал в нерешительности. Он почти был готов напомнить судье, что тот мало что смыслит в подборе присяжных, что он слишком редко имел с ними дело и проблема отчасти именно в этом. У себя в Канцелярском суде он был сам и судьей, и присяжными, и мог позволить себе роскошь приобщать к вещественным доказательствам все, что пожелает. Он мог просеивать происходящее, отделять добро от зла и выносить решения, которые лично считал правильными.
Но у Джейка не было желания вступать в спор.
– Судья, у меня очень много работы.
Этли махнул рукой в сторону двери, и Джейк вышел. Гарри Рекс поймал его на выходе из здания суда.
– Оззи звонил в контору, сказал, что они еще в Мемфисе, в тюрьме, пытаются вытащить его. Прямо сейчас не могут внести залог.
– Залог? За что? – Джейк нахмурился.
– Ему вменяют пребывание в общественном месте в состоянии явного опьянения и в сопротивлении аресту. Это же Мемфис. Они каждого, кого приволакивают в участок, обвиняют в сопротивлении при задержании.