Время прощать
Шрифт:
– Но ты была счастлива с папой! Разве ты позволила бы родителям купить твою любовь?
– У меня не было такого выбора, как у тебя.
– Я свой выбор уже сделала.
Сказав это, Сара посчитала тему закрытой, однако Кэрол не сдавалась. До самой свадьбы она продолжала приставать к дочери с уговорами. Те письма Сара давно порвала и выбросила, но у нее и сейчас стояли перед глазами фирменные бланки Пресвитерианской больницы округа Саскуэханна, исписанные мелким почерком. По-видимому, Кэрол украла их в регистратуре. «Замужество изменит твою жизнь, и не в лучшую сторону, – писала она. – В двадцать
В каждом послании Кэрол объясняла дочери, что семейная жизнь – это дорого: «Теперь тебе придется забыть о маленьких радостях, которые скрашивали твою жизнь. Между тем, получив работу в большом городе, ты встретишь множество стоящих мужчин – врачей и адвокатов, а не мальчишек-переростков, которым нравится ковыряться в грязи. Через несколько лет ты будешь еще достаточно молодой, чтобы хорошо выглядеть в свадебном платье и рожать детей. Тогда и выберешь себе мужа. Но не сейчас и не этого садовника. Я понимаю, чем он тебя привлекает. В наше время молодым людям не обязательно быть женатыми, чтобы лечь в постель. Занимайся с ним сексом, раз тебе это необходимо, только не лишай себя шанса построить отношения с кем-нибудь получше. К тому же вскоре после свадьбы ваша связь потеряет новизну, а вместе с ней может исчезнуть и притяжение. Что тогда?»
Далее следовала подпись Кэрол, как будто такое мерзкое письмо мог написать кто-то другой. Еще был постскриптум. Листок дрожал в руках Сары, а в глазах у нее все плыло, и она с трудом разобрала эти строчки: «Пожалуйста, знай: все, что я пишу, относится только к тебе и твоему другу, а не ко мне и твоему отцу. У нас был счастливый брак, который слишком рано закончился».
Сара тут же подскочила к телефону и набрала номер матери. Как только та взяла трубку, она, не отвечая на приветствие, выпалила:
– Никогда, никогда больше не смей поливать Мэтта грязью! Ты слышишь?
Не дождавшись ответа, Сара бросила трубку. Кэрол перестала ей писать, а через несколько месяцев, вопреки собственным угрозам, пришла на свадебную церемонию в часовню Пенсильванского университета. Она вежливо разговаривала с отцом Мэтта, позировала для фотографий и плакала ровно столько, сколько матерям полагается плакать на свадьбах. Сара едва могла на нее смотреть: трудно переносить присутствие человека, который так не любит того, кого любишь ты. Мэтт, конечно, чувствовал искры напряжения, то и дело пробегавшие между ними, но невеста понадеялась, что он спишет это на общую нервозность момента.
Даже спустя годы Саре было так больно вспоминать о тех материнских посланиях, словно она получила их только вчера.
– Что скажешь? – спросила Сильвия, заставив подругу вернуться в сегодняшний день.
Сара взяла несколько морковок и бросила их в раковину, чтобы помыть.
– Делайте, как посчитаете нужным. Я со всем согласна.
– Ты слышала хоть слово из того, что я говорила?
– Нет. Извините. – Сара отряхнула овощи и, стараясь не встречаться с Сильвией взглядом, вернулась к столешнице. –
Она взяла одну из морковок и отрезала у нее толстый конец, звучно ударив ножом по разделочной доске. Сильвия, наблюдавшая за этой расправой, подняла брови и, вытерев руки о фартук, сказала:
– Вижу. Скажи, почему вы так отдалились друг от друга? Мама жестоко с тобой обращалась? Не занималась твоим воспитанием?
Несколькими уверенными движениями Сара нарезала следующую морковь.
– Нет.
Она была очень зла на мать, но не собиралась чернить ее несправедливыми обвинениями.
– Тогда в чем дело? Вы ведете себя так, будто между вами произошло нечто ужасное.
– Это трудно объяснить. – Сара разложила кружочки моркови по четырем салатницам и принялась резать дальше. – Иногда мне хочется, чтобы между нами действительно произошло что-то такое, после чего можно было бы окончательно вычеркнуть ее из жизни. Но она, к моему сожалению, просто слишком типичная мать. Многие родители постоянно недовольны детьми, правда?
Сильвия пожала плечами.
– Моя постоянно меня критиковала. И продолжает критиковать. Что бы я ни делала, для нее все недостаточно хорошо. Большую часть своей жизни я из сил выбивалась, стараясь ей угодить. Тщетно. А она, похоже, думает, что я специально не пользуюсь своими способностями, чтобы ее позлить.
– Я уверена: мама тобой гордится, даже если не всегда тебе это показывает.
– Жаль, что я в этом совсем не уверена.
Сильвия приоткрыла дверцу духовки, проверяя, готовы ли цыплята.
– Но ты ведь все равно ее любишь?
– Как мать, конечно, люблю. – На несколько секунд задумавшись, Сара заставила себя договорить: – Но как человек она мне несимпатична. Поверьте, это взаимно.
– Сильвия, Сара, вам помочь?
Сара быстро подняла глаза: на пороге стояла Кэрол. Из-за ее спины, улыбаясь, выглядывали еще две женщины. При мысли о том, сколько из сказанного она могла услышать, Сара похолодела. На предложение помощи хозяйка ответила как обычно:
– Спасибо, мы справляемся.
Гости усадьбы, как правило, оказывались доброжелательными людьми, понимающими, что даже с самой нудной работой можно разделаться быстро и весело, когда рук много. Но Сильвия просила их наслаждаться отдыхом: «Хлопот по хозяйству вам каждый день хватает. Теперь позвольте нам поухаживать за вами для разнообразия». И все-таки каждый раз находились те, кто не принимал возражений.
– Вдвоем приготовить еду для двенадцати – это слишком тяжело, – сказала Кэрол и, махнув своим новым знакомым, провела их за собой на кухню. Она успела переодеться в синий спортивный костюм, при этом каким-то образом сохранив строгий и торжественный вид.
– Нам помощь не нужна, – сказала Сара, и ее голос прозвучал резче, чем ей хотелось. – Кстати, нас пятнадцать, включая Сильвию, меня и Мэтта.
Кэрол сложила губы в подобие улыбки.
– Пятнадцать. Ошиблась – признаю.
Она подошла к раковине, повязала себе вместо передника кухонное полотенце и принялась мыть сельдерей, пока Сильвия подыскивала, чем занять двух других женщин. Сара заставляла себя спокойно и ровно дышать, чтобы раздражение притупилось. Когда мать расположилась рядом с ней у столешницы, она сказала: