Время прощаться
Шрифт:
Один из листов летит прямо из лотка для бумаги мне в руку. На этой странице тоже напечатана всякая чушь, только в центре небольшой прямоугольник, на котором буквы «Х» сменили сердечки.
Похоже, компьютерщица вот-вот расплачется.
— Я не знаю, как его починить.
Посреди цепочки из сердечек можно прочесть одно-единственное слово: «ДЖЕННА».
Черт побери!
— Я знаю, — отвечаю я.
Ничто так не раздражает, как получение знака, который непонятно на что указывает. Именно такое чувство овладевает мною, когда я еду домой, — как будто распахиваю душу перед Вселенной,
Меня не особо вдохновляет перспектива позвонить Дженне, я уверена: она не простила мне того, что я бросила ее на ступеньках полицейского участка. Не стану отрицать, в этой девочке было нечто такое, что заставило меня вновь поверить в свой Дар, — уже семь лет я не испытывала ничего подобного. А если Дезмон и Люсинда меня проверяют, чтобы посмотреть, как я отреагирую, прежде чем решат, стоит ли снова быть моими ангелами-хранителями?
В любом случае, я не могу отмахиваться от того, кто дал мне этот знак. А вдруг от этого зависит мое будущее?
Слава богу, у меня был телефон и адрес Дженны. Новых клиентов, которые приходят погадать, я обычно прошу записаться в журнале учета. Объясняю им, что это необходимо на случай, если ко мне со срочным посланием явится дух, но в действительности таким образом я могу предложить им поставить «нравится» на своей страничке в «Фейсбуке».
Девочка указала свой сотовый телефон, я ей звоню.
— Если бы у вас была книга отзывов, где «1» означало бы «полная ерунда», а «5» — самая высокая оценка работы экстрасенса, я бы поставила вам двойку, но только потому, что вам удалось отыскать мамин бумажник. Если бы не это, вы получили бы «минус 4». Кем нужно быть, чтобы бросить тринадцатилетнего ребенка одного перед полицейским участком?
— Что ж, если хорошенько подумать, — отвечаю я, — разве можно найти более безопасное место для тринадцатилетней девочки? С другой стороны, ты же не обычный тринадцатилетний подросток, верно?
— Лестью вы ничего не добьетесь, — отвечает Дженна. — Что вам вообще нужно?
— Кто-то по ту сторону полагает, что я не все сделала для тебя.
Секунду она молчит, обдумывая услышанное.
— Кто?
— Знаешь, — признаю я, — с этим не совсем ясно.
— Вы солгали, — обвиняет меня Дженна. — Мама умерла?
— Я тебя не обманывала. Не знаю, от твоей ли матери этот знак. Я даже не уверена, что это женщина. Мне просто кажется, что я должна с тобой связаться.
— Как это?
Я могла бы рассказать ей о принтере, но не хочу пугать.
— Когда дух хочет поговорить, ощущаешь что-то вроде икоты. Человек не может не икать, даже если очень этого захочет. Можно избавиться от икоты, но предотвратить ее невозможно. Понимаешь?
Я не хочу ей говорить, что раньше настолько привыкла получать подобные послания, что измучилась. Мне стало скучно. Я не понимала, почему люди раздувают из этого такую проблему;
— Ладно, — говорит Дженна. — И что нам теперь делать?
— Не знаю. Я думала, может, нам стоит вернуться туда, где мы нашли бумажник.
— Думаете, там есть еще улики?
Неожиданно я слышу еще один голос. Мужской.
— Улики? — переспрашивает он. — Кто это?
— Серенити, — обращается ко мне Дженна, — мне кажется, вам стоит кое с кем познакомиться.
Возможно, Дар свой я и утратила, но мне с первого взгляда становится ясно, что от Верджила Стэнхоупа будет столько же проку, сколько от москитной сетки на подводной лодке. Он рассеян, постоянно отвлекается, как бывшая школьная звезда футбола, которая последние двадцать лет била баклуши.
— Серенити, — говорит Дженна, — знакомьтесь, это Верджил. Он был дежурным детективом в день, когда пропала мама.
Он смотрит на мою протянутую руку и небрежно ее пожимает.
— Дженна, — вздыхает он, — брось. Это пустая трата времени…
— Мы можем еще раз все осмотреть, — настаивает она.
Я становлюсь напротив Верджила.
— Мистер Стэнхоуп, меня десятки раз приглашали на место происшествия. Я бывала в местах, где приходилось надевать резиновые сапоги, потому что по полу были разбрызганы мозги. Я бывала в домах, где похитили детей, а потом вела полицейских в лес, где обнаруживали их тела.
Он удивленно приподнял бровь.
— Вы когда-нибудь давали показания в суде?
Я краснею.
— Нет.
— Поразительно!
Дженна встает между нами.
— Если вам трудно договориться, возьмем тайм-аут, — говорит она и поворачивается ко мне. — И какой у нас план?
План? У меня нет никакого плана. Я надеюсь, что если поброжу по пустырю, то смогу почувствовать озарение. Впервые за семь лет.
Неожиданно мимо нас проходит мужчина, который прижимает к уху сотовый телефон.
— Вы его видели? — шепчу я.
Дженна с Верджилом обмениваются взглядами, потом переводят их на меня.
— Видели.
— Ой!
Я вижу, как парень садится в «хонду» и уезжает, продолжая разговаривать по телефону. Я немного разочарована, узнав, что он живой человек. В переполненном вестибюле гостиницы я раньше видела человек пятьдесят, но половина из них были духами. Они не бряцали цепями, не держали свои отрубленные головы, а разговаривали по мобильному, либо пытались поймать такси, или брали мятную конфетку из баночки, стоящей перед рестораном. Обычное поведение.
Верджил закатывает глаза, Дженна тычет его локтем в живот.
— А сейчас здесь есть духи? — спрашивает она.
Я оглядываюсь, как будто могу их увидеть.
— Вероятно. Духи привязываются к людям, местам, вещам. Могут свободно передвигаться. Куда угодно.
— Как цыплята, — хмыкает Верджил. — Вам не кажется странным, что за все время работы в полиции я ни разу не видел, чтобы на месте убийства возле трупа околачивался призрак?
— Нисколько, — отвечаю я. — С чего бы им себя перед вами обнаруживать, когда вы изо всех сил стараетесь их не замечать? Это все равно что пойти в бар для геев человеку с традиционной ориентацией и надеяться, что ему повезет.