Время прощаться
Шрифт:
В моей конторе полно улик. Перед каждой коробкой из полицейского участка лежат бумажные пакеты, под которыми полукругом разложено их содержимое: схема преступления, семейное дерево преступника. Я ступаю осторожно, чтобы не наступить на хрупкий листок с запекшимся пятном крови или на маленький бумажный пакетик с волоском.
В эту секунду я радуюсь собственной неряшливости. В нашей камере хранения улик всегда было полно материала, который можно или нужно отдать владельцам, но который так никто и не отдал — то ли потому, что следователь не приказывал уничтожить или вернуть улики, то ли потому, что
Если говорить откровенно, формально меня отстранили от этого дела. Но все-таки Дженна Меткаф — тринадцатилетний подросток, у которого семь пятниц на неделе. Она бросалась в меня словами, словно комьями грязи, а теперь, когда они высохли, я могу отряхнуться и не принимать их во внимание.
Правда и то, что я не могу сказать с уверенностью, будто в смерти Невви Рул виноват Томас или его жена Элис. По-моему, Гидеона тоже не следует исключать. Если он спал с Элис, вряд ли его теща была этому рада. Я просто не верю, что Невви затоптал слон, даже несмотря на то, что десять лет назад закрыл дело с такой формулировкой. Но если я хочу найти убийцу, сперва нужно доказать, что это было именно убийство.
Благодаря Таллуле и ее лаборатории я знаю, что на теле жертвы был обнаружен волос Элис Меткаф. Она обнаружила тело Невви Рул после того, как на несчастную напал слон, и оставила этот волос, прежде чем сбежать? Или сама совершила убийство? И можно ли рассматривать волос как не относящуюся к делу улику (как хочет верить Дженна) — просто утром две женщины находились в непосредственной близости друг от друга и никто не знал, что к концу дня одна из них окажется мертвой?
Разумеется, ключ к разгадке — это Элис. Если я найду ее, то получу ответы. Мне известно лишь то, что она сбежала. Те, кто сбегает, либо куда-то направляются, либо чего-то хотят избежать. В данном случае причина мне неизвестна. Но в любом случае — почему она не взяла с собой дочь?
Не хочу говорить, что, возможно, Серенити права и было бы значительно легче, если бы рядом оказалась Невви Рул и поведала, что же случилось той ночью.
— Мертвые не умеют говорить, — произношу я вслух.
— Прошу прощения…
Абигейл, моя квартирная хозяйка, чертовски меня напугала. Неожиданно она оказывается на пороге моей конторы, неодобрительно глядя на разбросанные по кабинету личные вещи.
— Черт возьми, Абби, не надо так подкрадываться!
— Обязательно ругаться?
— Черт возьми! — повторяю я. — Не знал, что вы против. Универсальное слово, им можно выразить как удивление, так и восхищение. — Я широко улыбаюсь.
Она презрительно фыркает, глядя на бардак на полу.
— Должна тебе напомнить, что жилец сам отвечает за уборку мусора.
— Это не мусор. Это
Абигейл прищуривается.
— Больше похоже, что здесь варят самогон.
— Во-первых, это…
Она хватается за голову.
— Так я и знала!
— Нет-нет! — успокаиваю я ее. — Просто поверьте мне, договорились? Это никакая не лаборатория. Это улики по делу.
Абигейл упирает руки в бока.
— Ты уже прибегал к этой отговорке.
Я недоуменно смотрю на нее, а потом вспоминаю: недавно, когда я напился, целую неделю не выходил из конторы и валялся в собственном дерьме, Абигейл пришла на разведку. Когда она вошла, я в отключке лежал на столе, а комната выглядела как после взрыва. Я сказал хозяйке, что всю ночь работал и, наверное, уснул. И что мусор на полу — улики, собранные экспертами по уголовным преступлениям.
Хотя вы когда-нибудь видели, чтобы эксперты-криминалисты собирали пустые упаковки из-под попкорна или старые выпуски «Плейбоя»?
— Опять пил, Виктор?
— Нет, — отвечаю я, мысленно удивляясь, что за последние два дня мне даже в голову не пришло выпить. Я не хочу пить. Мне это не нужно. Дженна Меткаф не только зажгла во мне искру жизни. Ей удалось заставить меня — истинная правда! — бросить пить, чего не удалось трем реабилитационным центрам.
Абигейл делает шаг вперед, пытаясь не наступить на пакеты с уликами, и оказывается всего в паре сантиметров от меня. Встает на цыпочки, как будто хочет поцеловаться, а сама втягивает носом воздух.
— Да уж, никогда не перестанешь удивляться… — комментирует она и аккуратно тем же путем возвращается к двери. — Но знаешь, ты не прав. Мертвые о многом могут рассказать. У нас с покойным мужем был секретный код, как у того сбежавшего артиста-еврея…
— Гудини?
— Точно. Он намеревался оставить мне послание, которое только я смогу понять, если оно дойдет ко мне из загробного мира.
— Абби, неужели вы верите в эту чушь? Вот уж никогда бы не подумал! — Я смотрю на нее. — Давно он умер?
— Двадцать два года назад.
— Дайте угадаю: вы постоянно спорили.
Она не спешит с ответом.
— Если бы не он, я бы давным-давно тебя выселила.
— Он просил вас пойти мне на уступки?
— Не совсем так, — отвечает Абигейл. — Но его тоже звали Виктор.
Она закрывает за собой дверь.
— Слава богу, она не знает, что меня зовут Верджил, — бормочу я, опускаясь на колени у закрытого бумажного пакета.
Внутри красная футболка поло, шорты, которые были на Невви Рул в момент смерти. Такая же форма была на Гидеоне Картрайте и Томасе Меткафе.
Она права: на самом деле мертвые — как мужчины, так и женщины — могут говорить.
Я беру старую газету из лежащей на полу кипы и расстилаю ее на столе. Потом осторожно достаю из пакета красную футболку и шорты и тоже раскладываю их на столе. Все вещи в пятнах — как я понимаю, в грязи и крови. Местами они превратились в лохмотья — слон потоптался. Из ящика стола я достаю увеличительное стекло и начинаю исследовать каждую прореху. Смотрю на края, пытаясь понять, возможно ли найти свидетельства того, что вещи изрезаны ножом, а не просто порваны в результате растяжения. Целый час я сижу с лупой, уже потеряв счет дыркам, которые осмотрел.