Время против времени
Шрифт:
…Наконец консилиум заканчивается, выходят его участники, личный врач сенатора шепчет мне на ухо: «Все в порядке, сердечко выдержало. Постарайтесь его не тревожить», — и дежурная сестра пускает меня в палату.
Сенатор лежит под одеялом, обросший седой щетиной: видимо, с утра не побрился и от этого постарел атак лет на десять. Но не то меня встревожило, а какая-то растерянность, почти страх в его мутных, слезящихся глазах: вот-вот не выдержит и закричит не от физической, а скрытой душевной боли.
— Хорошо, что вы пришли, Ано, — говорит
«Уважаемый мистер Стил, — читаю я, — ваша племянница жива и здорова и пока находится у нас в надежном и недоступном для полиции месте. Кормят и обслуживают ее отлично, но увидеться с вами, иначе говоря, вернуться домой, она сможет лишь послезавтра, на другой день после выборов, когда будут подсчитаны все голоса, в том числе и поданные за вас лично. По условиям конституции вы можете подать в отставку и отдать все эти голоса любому избранному вами политическому деятелю. Вот мы и предлагаем вам сделку: мы отдаем вам Минни, а Вы нам свои голоса, иначе говоря, избранному не вами, а нами политическому деятелю. Имя его Тур Мердок. Имя, отнюдь не ласкающее ваше ухо, но таковы уж условия сделки».
Подписано письмо не было. Пока я читал его, Стил лежал как мертвец, с закрытыми глазами и отекшими веками. Я, заикаясь, спросил его:
— Когда, же ее похитили?
— Думаю, после полудня.
Значит, она еще в Городе, предполагаю я. Шантажистам нет смысла увозить ее далеко, если придется возвращать ее завтра после полудня.
— Я все уже решил, — не открывая глаз, произносит Стил.
— Что именно?
— Сделать то, что они требуют.
Я встал над его постелью.
— Откройте глаза, Джемс! Вы еще не умираете, и Минни пока жива. Вы имеете право жертвовать многим ради ее спасения, но не имеете права предавать партию. Не имеете права предавать Город. Если вы сделаете это, Мердок станет его хозяином. Словом, ждите. И не вызывайте никаких адвокатов, пока я не сообщу вам, что Минни свободна.
С этими словами я покидаю палату. Мартин поджидает меня на улице.
— Минни похищена, — говорю я. — Чистый кинднаппинг, как говорят у вас в Штатах.
— А выкуп?
— Все голоса Стила, полученные на выборах.
Мартин не понимает. Я объясняю ему, как можно распорядиться поданными за тебя голосами, если подашь в отставку тотчас же после выборов.
— Сволочи, — говорит Мартин.
— Хуже, — добавляю я.
— А если все-таки рискнуть?
— Как?
— Без полиции.
— Об этом я и думаю.
— Ты же знаешь адрес.
— Наверняка дом охраняется.
— А сколько их? Двое, трое… не больше. Справимся не Земля ведь, а чужое пространство и время.
— Сволочи не слабее оттого, что они стреляют в чужом пространстве и времени.
— Все равно поехали.
Мы с Мартином понимаем друг друга с полуслова. Чтобы спасти Минни, должен струсить Мердок. А это не просто. Сначала трое или четверо
Газовый фонарь далеко, а в особняке Мердока тускло горят лампочки или свечи. Освещены только два окна на втором этаже — должно быть, все-таки свечи: ночью в Городе электроэнергия не подается в дома даже этого квартала. Внизу светится окошко рядом с подъездом: в первой комнате, должно быть, дежурят охранники.
Я подхожу к калитке так, чтобы сидящему на ступеньках крыльца был виден мой силуэт. Мартин, мгновенно поняв меня, незаметно взбирается на ограду рядом. Я издаю тихий свист. Фигура на крыльце подымается и шагает по утрамбованной дорожке к калитке. Судя по силуэту, парень похож на гориллу в темной рубахе без пояса.
— Кто? — хрипит он из темноты.
— Свой, — говорю я.
Он плотно приникает к чугунной решетке, силясь разглядеть, свой ли. В ту же секунду Мартин кошкой прыгает на него сверху. Охранник не успевает даже вскрикнуть.
— Готов, теперь не скоро очнется, — шепотом откликается Мартин, открывая засов калитки.
— Видишь слабый свет в окнах сверху? — говорю я тоже шепотом. — Там кабинет и спальня Мердока. Наверно, он дома. Внизу, по-видимому, охранники. Сколько их, неизвестно.
— Рискнем.
Мы поднимаемся по ступенькам к двери. Она чуть приоткрыта: видимо, охранники не боятся вторжения. Пол крепкий, не скрипит, дверь тоже бесшумна. Должно быть, петли заботливо смазаны. Сразу из темной передней видна неосвещенная лестница наверх и стол с зажженным трехсвечником в комнате справа с настежь открытой дверью За столом два небритых «пистолетника» играют в карты. На табуретке рядом лежит знакомый полицейский автомат. Другого не видно. Нас картежники не замечают.
— Может, не будем? — шепчу я на ухо Мартину. — Обезоружим сначала. Свяжем…
— Нашел кого жалеть! — яростно шепчет Мартин. — Да и бесшумно не выйдет. У них автоматы. Лучше шумно, да наверняка.
Несколько часов спустя, когда все уже кончилось, я, вспоминая об этой минуте, спрашивал себя: а имел ли я право без всяких ссылок на чужое пространство, время и чужой социальный строй, имел ли я моральное право стрелять? Что бы ответил я судье? Да, имел. Я стрелял в убийц, спасая жизнь похищенной ими девушки, я защищал свободу Города: ведь голоса Стила, отданные Мердоку, сделали бы того подобием самых отвратительных земных диктаторов.
Два выстрела взрывают тишину дома. Оба охранника оседают на пол, даже не успев открыть огонь. Мартин, не нагибаясь к раненым, тотчас же подхватывает лежащий на табуретке автомат.
— Подходящая штука для встречи с теми, кто сейчас спустится с лестницы.
— А если это Мердок?
— Вступим в переговоры.
На лестнице наверху показывается тень человека с похожим на шахтерский фонарем. В другой руке у него пистолет. По силуэту видно, что не Мердок.
— Погоди. Может, обойдемся без выстрелов, — шепчет Мартин.