Время скорпионов
Шрифт:
Мысль покинуть это место завладела уголком его сознания со вчерашнего дня, когда он понял, что не может сам открыть окно в своей комнате, так как оно заперто. Если ему все же удалось бы без помех спуститься, там его ждала бы встреча с обученными собаками, которых каждый вечер спускали с цепи.
Феннек повернул назад. Когда он поднимался по ступеням крыльца, за его спиной раздался звук мотора. Сопровождающий не удивился, — похоже, он ждал этого визита. Створки ворот автоматически раскрылись, и в парк въехал серый легковой автомобиль.
Карим посмотрел на часы: было пятнадцать ноль четыре.
Машина остановилась. Из нее появился улыбающийся Луи. Пришло время разбора полетов.
24.12.2001
Смертельный
«Антирейверское» законодательство до сих пор почти не применяется.— Несмотря на появление газеты «Журналь офисьель», следящей за парламентским голосованием 15 ноября 2001 года, раздел «Праздничные сборища музыкального характера» Закона об общественной безопасности до сих пор не вынесен на рассмотрение Государственного совета…
24.12.01. Рождество— …
В резком свете лампы над изголовьем Камель смотрел на свою трясущуюся от напряжения правую руку. Он был гол, в поту, и все, что у него еще оставалось от достоинства, хлюпая, утекало между пальцами. Он задумался о своей неудаче в Булонском лесу и ощутил одиночество. Несколько лет тому назад он, всегда бывший светским человеком, регулярно отмечал Рождество с женой и детьми, чтобы доставить им радость и сделать французские подарки — объект всех их вожделений. В праздничном вихре рождественского вечера он всегда находил в себе силы трахнуть жену, думая о тех, с кем он встретится ранним утром в квартире, которую специально снимал в Алжире, возле базара Триоле.
Все, что было ему дорого, находилось за сотни километров и, возможно, навсегда стало недостижимым. Он боялся, что уже никогда не сможет вернуть его. Вот уже пять лет Ксентини не видел своих ребятишек. Когда начались его невзгоды, мать забрала детей. Не могло быть и речи не только о том, чтобы прикоснуться к ним, но и в последний раз увидеть их хотя бы издали.
И вот уже пять лет он сдерживал себя, чтобы не прикасаться к тоненьким продажным телам.
Пять лет он лгал. Из страха.
Страх был единственным оставшимся у него чувством. И он еще больше усилился после смерти Неззы. Ксентини изматывала невозможность закрыть глаза. Каждый раз, когда он себе это позволял, он опять и опять видел себя прижавшимся к распластанному на земле дилеру, совсем близко от его шеи и лица, которое заливали потоки теплой крови, бьющей из разверстого горла. А в ушах звучало невыносимое бульканье, исходящее из нанесенных складным ножом ран.
Тогда его не трясло. Зато теперь трясет.
Фарез ничего не сказал, но с того вечера стал странным. Если он узнает, то не простит и сам зарежет его. Особенно если узнает, каков Камель на самом деле. Внезапно его пронзила мысль, что Хиари, наверное, уже в курсе и ему поручено ликвидировать Ксентини по окончании работы. Вполне возможно: люди, которые отдавали им приказания, никогда не могли понять красоты его отношений с детьми. Но знали про них.
Камель свернулся калачиком и, сжав голову руками, заплакал, не обращая внимания на сырость и запах спермы.
25.12.2001
В семье Понсо соблюдали традицию обмениваться подарками
Подросток напрягся еще больше, когда подошел Понсо.
— Мари приготовила для тебя пакет. — Хозяин дома указал на подножие елки. — Вон тот, синий. Ты бы его взял, а то она надуется.
Он увидел, как на лице мальчика появилась улыбка. Трудно было понять, вызвана ли она радостью предвкушения подарка или возможностью отойти подальше от страшного «тестя». Глядя, как Мурад неуверенно снимает слои упаковки, Понсо невольно покачал головой. Долго парнишка не продержится: недостаточно крепкие нервы для общения с его старшенькой. Она слишком стремится к тому, чтобы все соответствовали ее амбициям. Жаль, ему этот мальчик нравится. А то еще приведет какого-нибудь кретина с башкой, забитой футболом и видеоиграми.
В тот самый момент, когда эта мысль посетила голову Понсо, раздался радостный вопль сынишки, только что обнаружившего один из своих подарков: тот, которого ждал больше всего. Игру в войнушку для игровой приставки. Действие разворачивалось в мире, где все просто — там есть оружие, вполне конкретные плохие парни: их следует убивать; а если по печальной случайности умирает игрок, можно все начать с нуля.
Никакой боли, никакой скорби, отсутствие риска провала или конфликта интересов, из-за чего иногда двигаться в правильном направлении становится проблематично, даже несмотря на всеобщие добрые намерения. И никакого шефа, призывающего вас «взять отпуск или подумать о своих близких».
Ему следовало бы радоваться, что он может хоть сколько-то времени провести с семьей, и все же, глядя на них, Понсо не мог избавиться от дурных предчувствий.
— Присаживайтесь, капитан Рамдан. — Вместо Луи был другой офицер. Без возраста, полноватый, дряблое лицо, хитрые глаза, редкие жирные волосы зачесаны вперед, чтобы скрыть намечающуюся лысину.
Карим сел и стал вполуха слушать трепотню военного, объясняющего свое присутствие. Им вдвоем предстояло обсудить события последних одиннадцати месяцев. Чтобы составить более точное представление о том, что не сработало, службе военной разведки требовалась вторичная оценка ситуации. Человек, назвавшийся просто «полковником Мишелем», похоже, был не в духе. Агент его понимал. Провести Рождество в сыром подвале, затерянном черт знает где, с не слишком разговорчивым, по причине сильного утомления, оперативником — не особо радостная перспектива.
— Прежде всего мне бы хотелось уточнить биографические сведения, которые мне о вас сообщили. Не стесняйтесь поправить меня, если я допущу ошибку. — Мишель пустился в перечисление официальных данных о жизни Феннека, который уже перестал обращать на него внимание, сосредоточившись на пауке внушительных размеров, важной поступью следующем вверх по стене за спиной собеседника. — Вы молчите, следовательно, все верно? — Пауза. — Капитан Рамдан, мы понимаем друг друга?
Карим осознал, что офицер обращается к нему. Он отвык от своего настоящего имени. Робер Рамдан. Капитан Робер Рамдан. Почти другой человек, незнакомец. Имя которого ему не нравилось. Всегда. Оно возвращало Феннека в неприспособленный для нормальной человеческой жизни пересыльный лагерь, где он увидел свет. В то время излишне рьяные чиновники из отдела записи актов гражданского состояния, прикрываясь радением о «благе детей», навязывали родителям – харкифранцузские имена для новорожденных, чтобы прикрыть свою ползучую ксенофобию. Мать хотела бы назвать его по-другому, но мелкие служащие не позволили ей самостоятельно принять решение. Не имея возможности стать Каримом Рамданом, он превратился в Карима Сайяда.