Время спать
Шрифт:
— Думайте о Дине как о проводнике, который ведет вас в безопасную, совершенно безопасную темноту. Спите. На вас нет никакой ответственности; вы просто следуете за ней. Бояться нечего.
Элисон говорит уверенно, хотя и сочиняет все на ходу, ее голос кажется тонким и немного глухим, будто я слышу только его эхо, а сам он потерялся на необъятных просторах какой-то долины. Зрение, слух и обоняние отключаются, оставляя мне лишь одно чувство — осязание. Чувствую, что рука Дины приподнимается, и чуть не плачу, хочу, чтобы она опять ко мне прикоснулась; мгновение спустя так и происходит — кажется, будто мне на шею села бабочка. Потом… что-то другое, нежнейшая кожа… она прижимается щекой к моей щеке, и в этом прикосновении я чувствую если не любовь, то что-то очень к ней близкое; спасибо тебе.
—
У нее красивые руки, они где-то под моей головой, держат ее, будто младенца, и потом я ощущаю, что она стала ближе. Она тоже забралась на диван. Она совсем меня окутывает собой; она меня обнимает, и мы несемся вниз по вентиляционной шахте сознания.
— Засыпаете.
Это слово приближает меня к невозможному, к осознанию момента засыпания. Я уже почти вижу его, он там, чуть ниже. Что-то поднимается, что-то исчезает. И уже на самом краю темноты я слышу голос Элисон:
— И теперь вы всегда будете засыпать легко. Это будет так же легко, как… — она с мгновение подыскивает подходящее сравнение, — сходить в туалет.
Как ни печально, даже несмотря на то, что я в гипнотическом трансе, это вызывает у меня смех, а смех вытаскивает меня из тех глубин, как по неосторожности дернувшего за трос аквалангиста.
Мы и словом не обмолвились, пока шли по Стритхем-Хай-роуд к платформе; только у бесхозных турникетов при входе на платформу я решаюсь заговорить.
— Слушай, прости, что я засмеялся.
Она ничего не отвечает, только крепче кутается в свою куртку и идет к лестнице.
— Я знаю, что ты думаешь, — говорю я, замирая на мгновение, но потом понимаю, что довольно глупо будет кричать ей что-то вслед, и иду за ней. — Ты думаешь, будто я специально рассмеялся, чтобы вывести себя из транса.
Я нагоняю ее у содранного наполовину рекламного плаката жевательной резинки «Клоретс» и хватаю за руку.
— Но это не так. Мне действительно стало смешно.
— Понятно, — тихо отвечает она, приподнимая мою руку, чтобы высвободить свою, и направляясь к платформе.
Какое-то время мы стоим на некотором отдалении друг от друга и ждем поезда до Криклвуда. Станционные часы по привычке показывают неверное время.
— Быть того не может, — удивляюсь я, показывая на цифры «18:13».
Я говорю скорее для того, чтобы хоть что-то сказать, а не по какой-то иной причине.
Дина глядит на меня, потом на часы; глаза у нее красные, и мне вдруг приходит в голову, что она, возможно, плакала. Господи, да зачем плакать-то? В конце концов, этим мне придется заняться, если я не смогу заснуть. Она глядит на свои часы; потом, что-то мысленно взвесив — я уж не знаю, идет речь о времени или о чем-то другом, — поворачивается ко мне лицом, впервые после того как я отдал Элисон Рэндольф пятнадцать фунтов у дверей супермаркета «Паундсейверс».
— Да, ты прав. Не может, — отвечает она. — Сейчас только десять минут шестого.
Я оглядываюсь вокруг. В самом центре платформы, у давно умершего автомата по продаже шоколадок, громко смеются двое чернокожих ребятишек в мешковатых штанах; между ними — зеленая скамейка с облупившейся краской, на которой спит стритхемский вариант Сумасшедшего Барри; а на другом конце платформы, кажется, стоит такой джентльмен из шестидесятых годов, с зонтиком, при котелке и в брюках в тонкую полоску, но мне сложно сказать — отсюда плохо видно.
— Смотри, — говорю я, — на юге Лондона даже темнеет раньше.
18
День сегодня выдался не очень хороший. Я знал: что-то обязательно пойдет не так, поскольку последние полтора месяца все становилось только лучше и лучше. Трудно поверить, но я действительно стал вести колонку в журнале «За линией», и людям, похоже, нравится, именно поэтому, если честно, она до сих пор выходит; Бен меня упрекал, со стороны службы занятости на меня давили, к тому же, что самое ужасное, все надеялись на мою самодисциплину, — но именно то, что людям нравится, подстегнуло меня; теперь я все делаю как надо, в первый раз в жизни выдерживаю все сроки. Бен не очень много мне платит — сто тридцать фунтов за статью, — но отзывы настолько положительные,
Дина съехала от Бена с Элис, подыскав себе квартиру в Финсбери-парк; к сожалению, квартиру она сняла до того, как нашла работу помощника дизайнера в небольшом доме мод в Балхэме, так что поездка до работы и обратно превращалась в настоящий кошмар. Мы в наших отношениях достигли определенного компромисса: она все же сходила со мной на стадион, а я сходил с ней на дискотеку. Даже не знаю, кому чье свидание понравилось меньше: «КПР» проиграли «Саутхэмптону» 0:1 — за это спасибо Мэттью Ле Месурье, а она ушла с дискотеки, обнаружив, что у меня в ушах беруши. Но все равно пропасть между нами теперь не так велика. Глядя на Дину, я все меньше и меньше думаю о ее сестре; к тому же, с рациональной точки зрения, если учитывать, насколько Дина сложна, саркастична, скрытна и какая у нее кожа, то мне, наверное, лучше с ней, чем с вялой Элис. Конечно, обращение к разуму — это самое старое романтическое клише: нет лучшего свидетельства того, что нашему несчастному влюбленному нужна Y, чем его желание убедить себя с помощью разума в том, что ему будет лучше с X. Но в жизни можно что-то просчитать, и в данном случае возможность просчитать — это и есть различие между реальностью и фантазией; я понимаю всю глупость попытки сравнить мои чувства к Дине с чувствами к Элис, поскольку эти чувства существуют в разных эмоциональных измерениях. Когда я вижу Элис, меня сразу начинает лихорадить, мне всегда хочется расплакаться; но я не идиот, я понимаю: при виде Дины со мной такого не происходит большей частью оттого, что мы с Диной вместе.По крайней мере, в каком-то смысле.
И еще: нам наконец-то удалось спокойно посмотреть кино. В свете всего произошедшего мы решили отвергнуть «На пляже» и взяли «Пока ты спал». Оказалось, что это фильм о женщине, которая влюбилась в одного мужчину, а потом в его брата, так что совместный просмотр с Беном и Элис мог привести к неприятным последствиям, равно как и просмотр «Ханны и ее сестер»; но, наверное, мы с Диной уже довольно далеко зашли, ведь мне и в голову не приходило, что этот фильм может иметь отношение к нам, пока Дина не вытерла слезы с моих глаз и не сказала: «Вот, смотри». Единственное пятно на нашем горизонте — это опять возникшие у нее проблемы по женской части; мы перестали заниматься сексом, а мне сложно долго продержаться. Но и на этой туче могут проступить серебряные кружева женского нижнего белья, ведь мы уже три месяца довольно регулярно занимаемся сексом, и, возможно, подошли к той черте, за которой даже различные нововведения и игры приедаются; а небольшой перерыв может это предотвратить.
Что самое удивительное, я немного лучше сплю, и хотя трудно это признать, следует, пожалуй, отдать должное Элисон Рэндольф. Не поймите меня неправильно, как убитый я не сплю, но утренняя бессонница сдала свои позиции — теперь она меня мучает только раз в четыре дня, а раньше преследовала постоянно, — и кажется, мне стало немного легче засыпать, хотя не уверен, поскольку больше не испытываю непреодолимого желания засекать время с точностью до секунд. Иногда меня даже одолевают такие мыслишки, будто я лег около часа, заснул около двух, а проснулся около десяти — магические восемь часов. Хотя это очень странное ощущение — просыпаться бодрым, когда мозг очищен от всякой шелухи и приведен в рабочее состояние. Не уверен, что выдержу это; бодрость — это кофе, а кофе я умею варить только в туманной полудреме.