Время своих войн-1

Грог Александр

– Сварим?

– После первого цикла, - говорит Командир.
– Если ноги не протяните.

– И что такого нам страшного удумали?

– Доживете - узнаете.

– Опять литовцев-эстонцев дразнить будем? Погранцов?

– Это когда Седой повторялся? Помнишь такое?

– Можно радар в Эстонии расколоть на черепки!
– шутит кто-то.

– Тогда и в Молдове заодно!
– не понимает шутки Петька-Казак.

– Поставят новые блюдца - еще крупнее. Усилят охранение. Мыслите скучно!
– отзывается Седой.

– Ладно, не гадайте,

так что там насчет гуляша?

– Если приблизить к нашим технологиям, то тут, прежде всего, голова карпа нужна, такая, чтобы только-только в ведро помещалась, в котором варить будем. Нос пусть торчит - это неважно. Седой - есть у тебя такое ведро?

– Спросили бы - есть ли у меня такой карп?
– ворчит Седой.
– Сварили б лучше нашей ухи, тройной ущицы из окуньков, ее потом можно и холодненькую. Очень с утра пользительно. Или борщ! Сергей, как ты насчет борща?

– В настоящий борщ надо заложить дифференциальные функции нескольких переменных, - рассеянно говорит Извилина.

– Понятненько... Извилину в наряд по кухне не ставить!

– Казак опять мешок змей приволочет, - ябедничает Замполит.

– Пусть сам и жрет!
– немедленно реагирует Седой, предпочитавший самое простое - вареную картоху, хорошо прожаренные шкварки, да соленый огурец с хрустом.

– Так есть карп?

– Найдем, - обещает Седой.
– Свожу на одно озерцо. Только самого маленького придется выбирать - у тех голова в ведро никак не поместится.

– Действительно, - говорит Миша-Беспредел, - что нам с одного ведра? По тарелочке? Банный котел возьмем. Можно?

– Еще подумать надо - как тех карпов брать. Моими сетями таких свиней не возьмешь!

– Как Сашкиного золотого карася!

– Нет, - протестует Петька-Казак.
– Голову вредить нельзя. Там весь вкусовой смысл в мозгах.

– Подумаем, - говорит Седой.
– Это еще не послезавтра. Так будем париться или нет? Болтуны!..

...Эх! Хороша баня! Под "ух!", под "ах!", под разочарованное "эх" - когда пар уже не "тот"...

Выходят на холодок. Благодать!

У бани перевернутая широкая лодка "дюралька" нагретая солнцем - садятся на нее. Седой разжился недавно - хорошая лодка, разбирающаяся на секции, из тех, что вполне выдерживает четверых взрослых мужиков со снаряжением. Лодка необыкновенно легкая, но, к сожалению, гулкая - неосторожный удар по корпусу, и звук разносится далеко. Правда, Сашка тут кое что придумал, пропустил рейки по борту, от них куски прорезины, свисающие до воды, что превратило лодку в нечто бесформенное, совсем на нее не похожую, внутри также сделал каркас из реек, чтоб "не звучало", приятнее стало, теплее - это не на металле сидеть, еще и тент наверх сделал такой же, а поверх него маскировочную сетку - да чтобы все это убиралось в ящик на корме, и можно было натянуть моментально, одним движением, тяня веревки.

Седой постоянно подмазывает зеленой краской содранные места - река своеобразная, некоторыми местами приходится проталкиваться по реке и протоками между озер,

проходить над притопленными деревьями, упавшими своими макушками чуть ли не на другой берег, а также и под нависшими, где сучья кинжалами торчат в стороны, цепляясь за все...

Казак смотрит на клетку, что свисает на ржавой цепи, перекинутой через раздвоенный ствол черной кривой ольхи наклонившейся над водой. Человечье чучело, действительно, весьма и весьма правдоподобное - на одной "ноге" кроссовка, из штанины другой (что свисает сквозь прутья) торчит кость...

Ковыляя подходит хозяйская собака, подволакивает задние ноги. Петька-Казак бросает вареного рака - нюхает, но не ест.

– Ишь, разборчивая, - удивляется Петька.

Собака смотрит в глаза и выпрашивает-таки кусок булки. Также неловко уходит в сторону и заваливается на бок, зажав булку в передних лапах.

– Машина сбила?
– сочувствует Казак.

– Весной в змеиную свадьбу влезла, в самый ее клубок. А какие тут машины - сам видел!
– одна-две в неделю. Только в сезон - охотники, но те зимой, вот ягодники, эти уже чаще, есть такие, которые как промыслом занимаются - на продажу. Но постоянных-злых отвадил - пусть руками собирают, "комбайном" уже нет - после них ягода не растет семь лет, если скребут своими совками. Корневую поддергивают, не жалеют... В людской природе тоже так.

– Так это ты плакатики понавешал?

– Какие?
– хитрит глаза Седой.

– Такие же, как твоя реклама над рекой - тот же стиль, та же рука: "За сбор ягод комбайном - расстрел на месте!
– согласно распоряжению месткома за номером девять..."

– Нет, это Михей придумал. Михей-Лешак - он в прошлом году умер.

– Я все насчет номера распоряжения хотел спросить. Номер девять? Значит и другие есть?

– Есть и будут, - убежденно говорит Седой.
– Мне Михей на смертном одре завещал лес содержать, вот и стараюсь по мере возможностей.

– То-то смотрю, закоренел на местном, и даже речь...

– Плохо?

– Чего же плохого-то, должны быть дежурные по России...

...Седой, где бы ни был, хоть даже в ближний город съездит, а и там без дела стоять не может - увидит - дрова складывают, пристроится помогать.

– По слою как раз колоть хорошо. Против слоя пилить надо потихоньку, а не рубить с замаха. Иначе щепок не оберешься, и каждая в глаз норовит.

Седой говорит, как работает - обстоятельно, но, вдруг, задумается и такое начинает выводить:

– С Россией тоже так. В революцию по слоям раскололи, порезали на лучину и склеили заново. Сквасились на чужой идее, выдавили накипь, смолу, клей, временем ушло чуждое, осталось свое - стал чистый мореный дуб! В Мировую попробовали нас западники перерубить - по им и вдарило! Тогда стали пилить, сперва потихоньку, потом на все зубцы, на всю собственность. Но и это бы не удалось, если б жучка не напустили - трухлю делать. За трухлю больше дают - в цене. В чужой цене. Угадай, что жучки эти дальше делать будут?