Время своих войн-1

Грог Александр

Драчливый не зажиреет.

Казак - лис. Такой, что где бы не прошел, там три года куры нестись не будут.

Казак - тот еще доныра. Иногда со "Вторым" состязаются - "кто дольше", "кто дальше". Оба становятся как близнецы - отчаянные, упорные. Седой ругается - велит страховать, если что - откачивать. Было уже и такое, а часто на грани... Заводные, черти!

– За бессмертие!
– поднимает тост глупый и жестокий Лешка-Замполит, их "Шестой".

Не поддерживают. Иное время - иное бремя.

– Никто не может быть бессмертен, даже у бессмертного какая-то сущность должна каждый раз умирать, иначе он не

живой. То, что живешь, понимаешь только когда умираешь. Каждый раз, раз за разом!

Петька-Казак немножко псих, иногда на него накатывает, и он говорит страшные, но правдивые вещи. Словно действительно имеет чувство умирать с каждым убитым, не упуская случая подучиться. Известно, что всегда оставляет пленнику шанс. Нож и шанс. Нож настоящий, шанс призрачный.

– А бог?

– И бога нет, пока мы есть.

Хмурятся.

– Ты это брось, - суровится "Второй".
– Бог есть! Бог, он всегда есть - хоть Аллах он там или Кришна. Он - во что верят, а исчезает с верой - вот тогда и уходит, чтобы вернуться в последний час.

– Бога нет!
– упрямится Петька-Казак.

– Бог есть всегда - как бы он не назывался. Везде!

– Тогда бог на кончике моего ножа!

Петька-Казак подбрасывает нож и ловит на средний палец - острое как жало лезвие протыкает кожу, - течет по пальцу, по тыльной стороне кисти, потом к локтю и капает на доски пола, а Петька все удерживает нож, балансирует - веселится.

– А сейчас его там зажало, и он захлебывается моей кровью!
– заявляет нагло.
– Оспоришь? Или дать ему захлебнуться? Думай! Либо есть, и сейчас там, как вездесущий, либо его нет, и тогда переживать нечего?

– Бог есть и в твоей мозговой дотации не нуждается!
– объявляет Змей, по обычаю ставя точку в разговоре.

И Петька притихает, по-детски сует палец в рот. Кто-то бросает на капли крови старый веник...

– Не все по морде, иногда и объясни!
– бурчит Казак.

И "Первый" ("Змей") говорит еще, будто вбивает гвозди - один в один.

– Мы только за счет веры держимся. Уйдет от нас вера - последнее уйдет. Не в бога верим, и не в половину его лукавую, во что-то покрепче. В то, что до нас было и после нас останется...

– С богом у меня полюбовные отношения, - едва слышно, ни на чем не настаивая, врет Петька.
– Я не верю в него, он в меня!

– Кому молится Бог, когда ему самому худо?
– задумчиво спрашивает Извилина.

– Этого не знаю, но догадываюсь - о чем просит.

– И о чем же?

– Оставьте миру лазейку!
– говорит Седой.

Кто знает, может, некая Сущность или малая часть от Этого наблюдала за ними, и позволила себе улыбнуться - веселили "Его Величество Неясность" все эти разговоры, и множество других, происходящих в разных концах света. Как всякие ухищрения людей в стремлении избежать того, что избежать нельзя...

Бог копирует не тех, кто ему поклоняется, он с теми, кто за счет своей выдумки одевает его в плоть и кровь. Как человек хочет походить на выкроенного им Бога, так и Бог подстраивается под выдумку. Человек должен отодвигать от себя Бога, как некий идеал, к которому надо стремиться, и чем, на первый взгляд, недосягаемее он, тем мощнее можно взять разгон в попытке его догнать. Не ради ли этого когда-то человек в собственных сочинениях

означил Бога как "свое подобие"? Думал, что Богу приятно то, что ему подражают? Верно так. Кому бы такое не льстило? Человеку, например, льстит.

Казак в бога не верит - бог связывает, препоны ставит, сомнения - любит волю и ножи.

Разведчикам дается полная свобода задумок и свобода в выборе снаряжения, чтобы эти задумки реализовать Если считаешь, что облегчит задачу нечто нестандартное, неуставное, то почему бы и нет? Это ему в тылу врага, в отрыве от своих баз, выполнять задание, а какими методами - дело твое, главное, чтобы задача была выполнена. Потому, кроме основного снаряжения, определенного на группу решением командира (по задаче), каждый подбирает себе сам - по любви, по умению. Нож - обязательная принадлежность разведчика. Не штык-нож от автомата Калашникова, чьи изыскания в сторону универсальности превратили этот, когда-то замечательный инструмент, в нечто многофункциональное, но едва пригодное основной цели - убийства человека человеком, а свой особый - нож разведчика.

Казак не единственный, кто носит с собой два ножа. Когда-то, во времена относительно мирные, был и третий - стропорез, крепился поверх запаски. Но с мирными временами исчез сперва запасной парашют, а потом и само понятие выброски. Практически ни одна из боевых задач последних тридцати лет не решалась с помощью парашютного десантирования. В немалой степени по причине, что пришлось бы десантироваться в условиях горной местности, а треть десанта уже на начальном этапе переломали бы себе ноги, но в большей все-таки с прогрессированием наземной техники слежения, с появлением переносных ракет. Проблемы доставки взяли на себя вертолеты, способные идти над самой землей используя складки местности и путать противника - выполнять ложные посадки.

И ни одна техника не способна заменить ножа. Так думается, когда греешь, ласкаешь, поглаживая ладонью гладкость бамбукового обрезка, который плавно переходит на длинный острейший шип, и потом не решаешься с ним расстаться, некоторое время таская с собой. Нож бамбуковый входит в брюхо ничуть не хуже металлического, тут с ним только финка может соперничать - но она вне подражаний, недаром нож разведчика почти полностью ее копирует - легка удачлива, в межреберье входит, словно заговоренная, ничто ей не мешает, сама что надо отыскивает... Недаром первый штык-нож к автомату Калашникова похож на нее лезвием, все-таки еще близко к практике - к большой войне. У Петьки-Казака до сих пор есть такой - переделка. Только рукоять обточена (задник), и шланг резиновый на нее натянут, да от металлических ножен отказался - слишком звучные. Но дульное кольцо, что у самого лезвия, оставил. Сам не понимает - зачем? не для красоты ли?
– ладони давно не потеют, не скользят, без упора работает - не нуждается, да и человека знает.

Сунь нож, куда следует, и ни вскрика - охнул, сдулся, осел, мелкой дрожью ноги подернутся, как нежданной рябью средь глади озера, и тут же затихнет, словно не было ничего. Спокоен человек, впервые по-настоящему спокоен...

– Надо бы опять общее для всех.

– Туда, где Макар телят не пас?

– Согласен, но чтобы исключительно по причине отсутствия Макаров, а не телят. На последнем общем так исхудал, домой заявился - сын двери не открывал: "ты, - говорит, - мумие шагай в свою пирамиду!"