Время своих войн-1

Грог Александр

Седой предупреждает, чтобы готовы были ко всякому. Древние въевшиеся привычки трудноистребимы...

Извилина предпочитает собственные суждения. Задумчиво разглядывает прилепленный к стене плакат певицы, чьей сущности подошла бы надпись: "Жопа - вид спереди", нет-нет, да и поглядывает на развязную придорожную "барменшу", ожидая шевельнется ли что внутри? Осталась ли в нем жалость, снисхождение? Нет, не находит, понимает, что, случись "суровая необходимость", спустит курок - здесь клейма ставить негде, тут даже не "секонхенд", тут счет утерян...

Появляются

первые, с младшим Ситянским, становятся кучей в дверях.

– Опаздываем-опаздываем!
– укоризненно дружелюбно встречает их Извилина и, введя в растерянность, отворачивается, больше не обращая никакого внимания, хлебает свой чай, с наслаждением щуря глаза. Отворачивается без опаски, зная, что уже прошел умело пущенный слушок, будто приехали крутые московские (или какие-то еще) раком ставить районную "головку" за неправильное ведение дел.

Неловко толкаются в дверях, потом принимаются рассаживаться. Кто-то сразу же выходит и возвращается со средним Ситянским.

Извилина теперь никого не приветствует, будто не замечает. Завязывает разговор с "дневной" барменшей.

– Вдвоем управляетесь? Сколько в месяц зарабатываешь?

Отвечает. Привирает, но немного.

Сует конверт.

– Здесь больше, чем за погода, и ничего с вас не требуется. Никуда не бегайте, все равно в дверях остановят. Столы начинайте накрывать - мы у вас отобедаем по богатому. В нашу сторону не смотрите - здесь все быстро будет и не интересно. И не дергайтесь - мы не бандюги, а вовсе даже наоборот. Впрочем, про телефон, если есть, лучше позабыть - он сейчас для здоровья очень вредный. От добра херьню не ищут!

Извилина умеет быть убедительным, умеет и очаровывать. Смотрит чрез плечо.

– Все?
– делово спрашивает Извилина.
– Кто-то запаздывает? Ждем!

Ситянские в растерянности, с подобным еще не сталкивались, и не знают как себя вести. Вроде бы "наезд", но какой-то не такой. Да и не "наезжали" еще на них ни разу, чтобы сравнивать. Пошептались, кто-то зафантазировался, что это ФСБ - федеральная служба безопасности дуркует. То ли со скуки, то ли чистки начались - зацепили ее интерес каким-то боком. От такого уверенности не прибавится.

Миша-Беспредел вталкивает человека - злого и помятого, и сам становится в дверях. Против Миши старший Ситянский смотрится невзрачно, и все это отмечают. Но, если он так невзрачно, то остальные совсем никак.

– Что ж, поблагодарим одного из наших ассистентов, который обеспечил необходимый кворум!
– громко объявляет Извилина, окончательно беря на себя роль дирижера этого спектакля. Зная, что те, кто совсем не дурак, в первую очередь отметят слова: "одного из ассистентов", подразумевая, что есть и еще, может и за дверьми и, шут знает, чем они там занимаются. Некоторые уже жалеют, что вошли сюда, должно быть, вспомнили, что не бандюганы они в конце концов - все это так, небольшой приварок. Не стоит оно того серьезного, что сейчас готовится. Тех, кто хочет выйти, Миша даже и не разворачивает, просто стоит в дверях и смотрит в глаза. Присутствует здесь, сидит мышкой и грустный качок с битой засунутой в штаны, неловко пытающийся прятать верхний ее конец. Внезапно поскучневший при виде Мишы-Беспредела, лепленного природой, а не железом под анаболики.

Тут и Замполит картинно

выходит со стороны кухни - перекрывает второй выход. Рукояти пистолетов торчат из подмышек.

Извилина, обычно скучающий, оживляется, на щеках румянец походящий на юношеский. Только Молчун знает, что пятна на лице Извилины - признак того, что он зол, и чем непринужденнее веселее он старается казаться, тем злее на самом деле.

– Что, если мы крышеваться не хотим?
– не выдержав, подает голос старший Ситянский. И это первая фраза "той стороны".

Извилина выглядит удивленным.

– Так это наш дом, и в этом доме теперь только званых честят. Незваных выводят.

– Как клопов!
– добавляет Леха для пущего понимания.

– Вы, ребятки, сейчас по любому вне игры. Что так, что этак. Либо возвращайтесь в Ситно к хозяйству, либо беритесь доказывать, что не мыльные пузыри согласно старым традициям. Вот есть такая древняя, но очень хорошая русская Правда, - Извилина особо налегает на слово "очень", едва ли не издевательски, но дальше продолжает голосом сельского лектора, бесстрастно и невинно: - Это правда поединщиков. Условия простые - проигравший выбывает. Можем просто в охотку - на кулачках до первой крови, до полежаньица в ногах. На ножах можно, да хоть бы и на сабельках, если найдутся желающие. На пулеметах в ближайшем лесочке. Все это вы выбираете. И с кем из нас тоже вы выбираете. Но, чтобы не откладывая, сейчас же все здесь и решить. Ясно?.. С одним "но". Слышите, Ситянские? Один из вас троих отсюда живым не выйдет, тут хоть жребий бросайте. Один бьется до смерти - своей или чужой. Эта правда святая, что произойдет, то и будет. Вы, Ситянские, свое личное про себя решили, когда транзитника на трассе убили.

Извилина на счет "транзитника" только щупал, но понял, что попал - приняли без удивления. В остальном же... Где собралось больше десяти, полезнее давить не на логику, а на эмоции, потому сохраняя принцип - разделяй и властвуй, объявил дальше во всеуслышанье:

– Сегодня только Ситянские свой неправедный хлебушек отрабатывают - остальные, кто не занят, за стол, и можете пить-закусывать! Тут уж, по любому, чем бы дело не закончилось, а отмечать положено событие - за все заплачено вперед...

"Хлеба и Зрелищ" придумано не в России, но прижилось легко. Гладиаторские бои не все были подневольные, хотя в виде редкого исключения. Дракой прав не будешь. Если только защищаешь собственную правду, которую почему-то путают с правом на что-то. На Руси же сходились только в охотку: "До поля - воля, а в поле - неволя". Вольным быть до определенной черты. Переступил? Возврата нет - дерись за свою правду! Насмерть дерись! Кто жив остался - того и правда, кто умер в таком поединке - собакам. Значит - солгал!

– А если я не хочу?
– спрашивает старший Ситянский.

– "Не хочу" - через Медвежонка.

Все смотрят на "медвежонка", и Миша-Беспредел, не любящий быть в центре внимания, смущенно почесывая шею, хмурится.

– Теперь собственно выбор. Первый вопрос: кто с кем? Быстренько-быстренько, - торопит Извилина.
– Скоро горячее подавать будут - не управимся.

– Это как?
– спрашивает младший Ситянский.

Извилина понимает, что интересуется не насчет обеденного меню.