Время таяния снегов
Шрифт:
Три дня и три ночи гнали лучших оленей, чтобы доставить Амтына в ближайший поселок. Здесь ему оказали первую помощь, а затем самолетом отправили в бухту Гуврэль.
– Доктор Мухин в первый же день обещал починить меня так, что буду бегать быстрее, чем бегал раньше,– улыбнувшись, закончил свой рассказ Амтын.
Ринтына поразила история Амтына. Он вспомнил давно прочитанную книгу о русском мальчике Павлике Морозове. Поступок Амтына чем-то напоминал Павлика Морозова. Ринтын сказал ему об этом. Мальчик улыбнулся. Улыбка у него была необыкновенно приятная, теплая, с оттенком застенчивости.
– Да,
– Мне очень запомнилась эта книга. Я расскажу тебе о Павлике Морозове все подробности,– пообещал Ринтын.
Жизнь в больнице текла размеренно и спокойно. Ринтын лежал здесь уже больше недели, и за это время никаких происшествий не произошло.
Теперь юноша чувствовал себя совершенно здоровым, ел в больничной столовой и выполнял нехитрые поручения своих соседей по палате.
Большая часть времени больных уходила на чтение и сон, спать можно было сколько угодно и когда угодно, только не во время врачебного обхода. Петр Петрович, узнав, что Ринтын едет в университет, много говорил о студенческой жизни. Амтын иногда по просьбе Петра Петровича рассказывал сказки, различные случаи из жизни оленеводов. В это время Ринтын неизменно выступал в качестве переводчика. Сам Ринтын вспоминал родной Улак, рисовал вслух картины охоты на моржа, школьную жизнь.
Как-то Ринтын увлекся рассказом о белых ночах в Улаке, когда солнце наполовину окунается в воду и снова поднимается над горизонтом, начиная свой безостановочный путь. Иван Петрович, так звали больного, лежащего рядом с ним, перебил его:
– Да что ты хвалишь эту безрадостную землю! Могила для человека твоя Чукотка! Картофель консервированный, компот консервированный, мясо консервированное. Да разве можно так нормально жить? – Иван Петрович закашлялся и упал на подушку.
Впервые Ринтын услышал такие слова о своем родном крае. Возмущенный, он смотрел на тонкое заостренное лицо Ивана Петровича, по которому текли мутные слезы.
– Не обращайте на него внимания,– раздался спокойный голос Петра Петровича.– Болезнь его говорит…
После этой вспышки в палате дня два было тихо. Иван Петрович часами лежал на спине и смотрел в потолок. Когда приходила жена, он молча отворачивался к стене и так лежал до тех пор, пока она не уходила. По вечерам заходил доктор Мухин. Он иногда засиживался допоздна. Больные любили такие вечера: доктор был начинен различными рассказами из своей многолетней практики.
При утренних обходах доктор Мухин не задерживался возле Ринтына, так как Ринтын уже был совершенно здоров и ждал выписки со дня на день.
Ринтын догадывался, что его держат в больнице вопреки всяким правилам, просил, чтобы его выписали, но каждый раз в ответ доктор сердито говорил:
– Позвольте мне самому судить, когда выписывать больного.
Теперь каждый день превратился для Ринтына в настоящую пытку. Он с неохотой просыпался, долго валялся в постели, стараясь снова уснуть. Сквозь ресницы прищуренных глаз он наблюдал за остальными. Вот Петр Петрович берет с тумбочки часы, смотрит на них и начинает заводить. Пока он заводит часы, просыпается Амтын и шепотом спрашивает, который час. Затем приходила нянечка.
От доктора не ускользнуло подавленное настроение Ринтына. Однажды после обеда он вызвал его к себе в кабинет. Ринтын уселся на холодную скользкую клеенку кушетки.
Доктор Мухин медленно набил трубку, раскурил ее.
– Хандришь, молодой человек?
– Да,– согласился Ринтын.– Ведь и так опоздал на занятия.
– Давай поговорим серьезно,– сказал доктор Мухин и пододвинул свой стул к клеенчатой кушетке.– Начал ты свой путь в науку весьма легкомысленно. А у твоего народа еще немного людей, которые имеют такое образование, как у тебя.
– Почему я начал легкомысленно свой путь? – обиделся Ринтын.
– Ты меня не перебивай,– сердито сказал доктор и со свистом втянул в себя из трубки табачный дым.– Я не первый год на Чукотке и знаю, что говорю. Кроме того, пойми, что я, как говорят, материковский и знаю лучше тебя, что это за штука. Для того чтобы проделать путь до Ленинграда, кроме денег, требуется еще знание реальных трудностей, которые тебе могут встретиться. Насколько я знаю, ты не так богат, чтобы оплатить билет даже на пароход до Владивостока: твой бумажник у меня, извини, что я ознакомился с его содержимым. Сейчас поздняя осень. Занятия во всех учебных заведениях давно начались, и мало найдется охотников собирать заново приемную комиссию. Я хочу посоветовать тебе. Завтра приходит пароход “Анадырь”. Он идет в Въэн, где есть педагогическое училище. Закончив это училище, ты сможешь спокойненько ехать в университет. Я тебе, Анатолий, советую подумать над этим. А из больницы я тебя не выписывал, во-первых, потому, что не было пароходов, а во-вторых, чтобы ты сгоряча не совершил какой-нибудь глупости…– Доктор хитро прищурил глаза.
Ринтын вернулся в палату и лег на кровать. Он понимал, что доктор дал ему самый правильный совет, но трудно было отказаться от мысли попасть в Ленинград именно в этом году. И теперь стало ясно, что учеба в педагогическом училище не была отступлением от намеченного пути.
– Я решил последовать вашему совету,– сказал Ринтын доктору, когда тот снова вызвал его.
– Вот и отлично. Я навел справки. Пароход уходит завтра во второй половине дня. Переночуешь здесь, а с завтрашнего дня ты свободный и здоровый человек!
– А нельзя ли с сегодняшнего? – спросил Ринтын.– Надо купить билет и взять из палатки чемоданчик.
– Все твои вещи давно здесь. Я договорился с капитаном, он тебя бесплатно довезет до Въэна. Но если хочешь погулять, можешь взять одежду и выйти на улицу, только приходи ужинать и ночевать.
– Спасибо,– сказал Ринтын и выбежал из кабинета доктора.
Стоял яркий солнечный день, но было очень холодно. Ринтын в сопровождении доктора спускался к причалу. Тускло блестела ледяная вода, порт был непривычно тихим. У первого причала высилась громада парохода “Анадырь” – черный корпус и белые надпалубные постройки.