Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
Воевода медленно покачал головой.
— Нет, княже.
…
— Готовить лестницы. Много лестниц. Китайцам вести обстрел днём и ночью. У кого в котле будет хоть горсть крупы — ответит. Весь хлеб коням! Сено найти хоть из-под земли. Всё!
Бату-хан еле сдерживал подступавшее бешенство. Крохотный урусский городок оказался настоящей рыбьей костью, застрявшей поперёк горла. Правы старики: рыба — негодная еда для монгола. Чего стоило проехать мимо этого городишки!
И, разумеется, прав старый Сыбудай. Теперь этот город НЕЛЬЗЯ не взять.
Молодой монгол поёжился. Уж он-то хорошо знал эти вещи. Ему поклоняются, за ним идут в огонь только до той поры, пока чувствуют силу. Стоит дать слабину…
Будто наяву встало перед глазами видение. Глубокая ночь, все спят, и только охранные нукеры, стоящие в ночном дозоре, неторопливо прохаживаются вокруг шатра Повелителя, охраняя его покой…
Залп множества луков разом скашивает часовых, так и не увидавших врагов. Они выскальзывают из темноты бесшумно, как змеи, врываются в шатёр. У входа всегда дежурят самые умелые и могучие нукеры, но разве можно отбиться, если нападающих вдесятеро больше?
Визжат проснувшиеся женщины, орут рабы, мелькают в свете масляных светильников перекошенные лица, короткими молниями вспыхивают клинки. Бату хватает свой роскошный меч, выдёргивает из ножен, но что толку…
А может, всё будет проще. Щепотка порошка, подсыпанная в еду, и вот уже резь в животе не даёт вздохнуть, темнеет в глазах…
Бату-хан судорожно вздохнул Тряхнул головой, отгоняя видение. Нет, он возьмёт этот проклятый Козельск. Обязательно. И уже скоро.
…
— … Нельзя медлить, княже! Пахать да сеять вот-вот, да покуда коней перегоним… Да ведь им-то ещё отдохнуть, откормиться перед пахотой надобно.
Князь Михаил хмыкал, кивал головой, слушая купцов. Надо же, Маришка всерьёз торговыми делами занялась… Кто бы мог подумать, что такая деловая будет княгиня ростовская.
Михаил Всеволодович ещё раз перечёл письмо, полученное от Марии. Дочь просила оказать всяческое содействие людям её в закупке знаменитых тяжеловозов черниговской породы, годных к тяжкой крестьянской работе. Часть оплаты серебром и мехами ростовцы привезли с собой, остальное же Мария просила отца дать в долг, обещая вернуть вскоре с процентами.
— Ну что же, господа купцы, — князь разгладил бороду ладонью. — Думаю, четыре тысячи коней смогу я передать вам из табунов своих. Из половины оплаты, остатнее в долг, так и быть, раз Мария просит. Остальное сами докупите здесь или в Киеве.
— Вот спасибо тебе, княже! Век будем Христа молить! — купчины обрадованно кланялись.
— Ну, ладно, ладно. Отдыхайте покуда. Завтра в табуны поедем, потом считать-писать сядем… Скажите, как там у вас вообще жизнь-то после поганых, налаживается?
— Да это… — старший делегации, немолодой уже, плечистый и русобородый купец вздохнул. — Сказать, что налаживается, будет противу истины погрешить. Но всё ж таки полегче нам, чем тем же переяславцам, али суздальцам, к примеру… Коровёнок часть уцелела, так госпожа княгиня наша указ издала — всей малышне из тех
— Надо же… — покрутил головой Михаил. — Ай да Мариша… Мудро. Сейчас главное, народ сберечь от смерти голодной.
— Так вот же и оно, — кивнул купец. — Все понимают. И вот ещё, как озеро ото льда очистится, так сразу все с сетями и бреднями рыбку ловить пойдём. Да водяной орех собирать, да камышовый корень — он по весне-то сладкий… Так вот и доживём до свежего хлебца, глядишь.
Князь Михаил только крутил головой. Да уж…
— Если у вас вместо хлеба камышовые корни, то что сейчас во Владимире деется?
Купец тяжко вздохнул.
— Мрак кромешный, княже. Кто там посейчас жив и каким чудом, непонятно.
Помолчал, подбирая слова.
— Ну а проще всего сейчас рязанцам, конечно. Нет забот никаких у мёртвых.
…
— А-а-а-а!!!
Дикий, нечленораздельный вой, казалось, повис над Козельском, и никогда уже не прекратится он…
Воевода Ждан сплюнул горячую, вязкую слюну. Прекратится, конечно… Вот сегодня, должно быть, и прекратится уже.
Приступ продолжался уже четвёртые сутки, и днём и ночью. По скользким, раскисшим склонам ползли, карабкались, цепляясь за жухлую прошлогоднюю траву. Лед, надёжно защищавший Козельск от вражеских полчищ, окончательно стаял. Правда, по крутому склону да по покрой скользкой траве тоже было не слишком легко взбираться. Но это уже вряд ли могло спасти козельчан.
А сегодня утром дрогнула наконец и стена — промороженная насыпка оттаяла и утратила свою гранитную твёрдость. И теперь уже не дни, а всего лишь часы отделяли защитников города от порога Вечности…
Стрела ударила в грудь, пропоров кольчугу. Воевода выругался, выдернул узкое бронебойное жало. Так они нас всех из луков положат, пожалуй, как ворвутся.
— А-а-а-а!!! Бей!!!
Тёмная орущая масса наконец перелилась через край полуразрушенной стены, и как сбежавшая из горшка каша ринулась внутрь, грозя затопить город. Ждан Годинович отбросил щит, перехватил левой рукой чей-то меч, по рукоять залитый кровью.
— А ну, в мечи!!! В строй, все в строй!!! А ну, братие, в последний раз покажем поганым!!!
— Вперё-о-о-од!!! А-а-а-а!!! За Ру-у-у-усь!!!
И случилось чудо. Изнемогающие от усталости и ран люди словно воспрянули, и встречь тёмной, дико воющей массе распалённых боем степняков ударил плотный строй русской кованой рати.
— К воротам! К воротам!! К воротам!!!
Прогибаясь под неожиданно мощным ударом, монголы потеряли всякий строй, превращаясь в избиваемую толпу, беспорядочно отмахивающуюся саблями и кистенями. Да, степняки не слишком любили сражаться в пешем строю, и сейчас это сыграло с ними злую шутку. Орда хлынула назад, ПОБЕЖАЛА под натиском каких-то трёх сотен бойцов, которым уже нечего было терять, кроме чести и славы.