Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
— Ты можешь считать титул самого Чингис-хана уже практически своим, Повелитель, — на сей раз китаец смотрел без улыбки.
…
Дверь в предбанник была не заперта, и ветер качал её, поскрипывая. Раскат грома прокатился над головой, и тотчас по крыше забарабанили крупные капли. Князь Михаил встал и прикрыл дверь, задвинув засов.
В тёмном углу, который хозяин в шутку уже прозвал «гостевым», сидел человек в монашеском одеянии. Монах и монах, много бродит их по Руси святой… Только глаза выдавали да руки,
— Ух, льёт! — из потайной дверцы, ведущей в щель между баней и забором, появился боярин Фёдор, отряхиваясь, как селезень, вылезший из пруда. — Как из ведра окатило, честное слово!
Новый раскат грома, и буйный плеск воды снаружи — майская гроза разгулялась не на шутку.
— Итак, продолжим, — Михаил облокотился на стол, — Как ясно уже, нет нынче согласия в Орде, и назревает промеж великих ханов свара великая. На стол хагана в Каракоруме прочат ныне Гуюка, злейшего врага Бату-хана. Так что на поддержку из Монголии Бату рассчитывать не приходится.
Михаил Всеволодович отпил из кружки.
— Ведомо также нам, что напугана вся Европа до смерти, и римский папа тоже. И потому идея крестового похода так и носится в воздухе. Идея очень здравая по сути — чем ждать денно и нощно удара вражьего, не лучше ли нанести удар самим? Внезапно и в неудобное для врагов время. Как известно, поганые выступают в походы зимой, когда стада отогнаны на зимние пастбища, и высвобождается много народу. Ежели совершить крестовый поход весной, когда идут стада на пастбища, это будет для степняков чистой гибелью.
— Так! — боярин Фёдор стукнул кружкой по столу. — Так! Не просто рати батыевы разгромить, а извести поганых под корень. Превратить земли меж Днепром и Джаиком в страну черепов! Чтобы не было никакого улуса Джучи!
— Даже ежели не подойдут на помощь Батыю войска из далёкой Монголии, — заговорил молчавший до сих пор Пётр, — сила потребуется немалая.
— Сил хватит! Крестовый поход — не шутка. Полмиллиона войска собрать можно, ежели не больше. Но главное, что не успеет собрать воедино рати свои Бату-хан. Это значит, сорвать перегон стад.
— Это всё так, — снова заговорил Михаил. — Главное, чтобы поняли на западных землях, что иначе никак не уберечься им. Потому как многи надеются отсидеться — не пойдут, мол, монголы повторно к Последнему морю.
Митрополит Пётр помолчал.
— А пойдут, княже?
— Вот для того ты и едешь, Пётр Акерович, — усмехнулся князь. — Нужно убедить папу, что пойдут они непременно.
Митрополит помолчал.
— Всё ясно, Михаил Всеволодович. Пойду я, дел полно.
— Как пожелаешь, Пётр Акерович. Ты извини, что вот так, в бане…
— Да чего извиняешься, княже? В таком деле любое лишнее ухо та же смерть.
Когда дверь за гостем закрылась, Фёдор вздохнул.
— Эх, мне бы с ним поехать… Мудр он, конечно, да ведь одному тяжко — хоть обсудить…
— Нельзя, Фёдор Олексич, никак нельзя. Не приглашали тебя на собор, и всё сразу
Михаил отставил кружку.
— Ну а я к Ярославу Всеволодовичу в гости наведаюсь.
— Думаешь, есть смысл? — скептически хмыкнул боярин.
— Определённо есть. Надобно убедить его не отсиживаться, ежели крестовый поход начнётся. Не безумный же он, должен понимать, что ждёт Русь, коли утвердятся здесь поганые.
…
Пахло палёным. Вот странно, подумал Даниил — когда последний раз в этом порубе [подвале. Прим. авт. ] огнём пытали, а пахнет палёным и всё тут…
На дыбе висел человек, волосатый до невозможности — наверное, только на носу волос нет. В свалявшейся колтуном буйной шевелюре горели мрачным огнём глубоко посаженные глаза.
Дознаватель, сидевший за столом с прилепленным прямо к доскам свечным огарком, встал при виде великого князя.
— Ну что, новое есть или по-прежнему поёт птичка сия?
Князь взял листы, лежавшие на столе, вгляделся в неровные буквы.
— Темно тут у тебя… И пишешь ровно курица лапой… Так, стало быть, неведомо тебе о заговоре?
— Не ведаю ничего… — прохрипел подследственный. — Пошто мучишь зря…
— Ну хорошо, — Даниил поморщился. — Давайте того червя…
Дознаватель кивнул двум подручным палача, сидевшим на колоде в углу, те вскочили и исчезли. Спустя пару минуту в подвал втащили человечка, и в самом деле напоминавшего мучного червя — белое, голое тело, белёсые ресницы… Человечек тихо стонал.
— Знакомец вот твой утверждает, что в деле ты.
— Брешет… — прохрипел подвешенный на дыбе. — Поклёп…
— Да ой, брешет! На дыбе не брешут. И ты правду скажешь, я так полагаю.
Князь бросил на стол допросные листы.
— В общем, так… Когда и кто из бояр моих к Ростиславу ездил, это раз. Кто с Андреем Мстиславичем знается, это два. Ну и кто к Болеславу в Польшу послан, это три. Работай!
Выйдя из поруба, Даниил некоторое время стоял, вдыхая всей грудью свежий воздух. Надо же, до чего мерзкий у них всё-таки запах там…
— Болейко!
— Тут я, княже.
— Значит, так. Гонцов готовить к брату Василию в Холм и к Кондрату в Польшу. Письма я сам сейчас напишу. Распорядись!
— Да, княже!
Глядя в спину удаляющемуся вестовому, князь Даниил усмехнулся. Что ж, нет худа без добра. Давно зреет заговор среди бояр галицких, как глубинный нарыв. Оттого и перенёс стол свой Даниил Романович в новоотстроенный город Холм — там дышать легче. Вот нынче весь гной наружу и выйдет.
Да, а с Андреем Мстиславичем пора кончать, подумал Даниил. И чем скорее, тем лучше.