Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
Отступать было некуда. Отдав приказ к отходу, Ахмат открыл бы спину своим врагам, и можно не сомневаться — спина есть, кинжал найдётся. Памятуя о прошлой неудаче, Ахмат не пытался преодолеть широкую Оку, а направился в обход, к её верховьям. По приказу Ахмат-хана все городки в округе были сожжены, чтобы обезопасить тылы ордынского войска. Ещё один шаг… Кто мог знать, что эта чахлая речка станет неодолимой преградой?
— Великий хан, ты желал видеть Ашин-мурзу?
Ахмат с изумлением и нарастающим гневом смотрел на голую ногу, обутую в роскошный
— ЧТО ЭТО?!
— Урусы стреляли из пушек двумя ядрами, скованными цепью, великий хан. Удалось опознать убитую лошадь Ашин-мурзы, и это застряло в стремени. И сапог его…
— Я желал видеть самого Ашина, а не ЭТО! — зашипел Ахмат-хан. — Если даже он убит, где тело?!
— Прости, великий хан, — в глазах хана Аббас-бия появился опасный блеск. — Во-первых, урусы с того берега непрерывно стреляют из самострелов и ручных пищалей. А во-вторых, даже если мы найдём другую ногу почтенного Ашин-мурзы, что это изменит?
…
Трёхглавые серебряные драконы разинули зубастые пасти, силясь заглотить свечи, в те пасти вставленные. Подавятся, подумал Иван. Точно так же, как подавится нынче Русью хан Ахмат.
Кроме великого князя Московского за столом сидели Борис Васильевич Волоцкий и Андрей Васильевич, по прозвищу Большой, в отличие от Андрея Меньшого, сына великого князя Ивана. Родные братья Ивана, ещё недавно мятежные, но враз позабывшие распри ради спасения святой Руси. Сидели тут и бояре, знаменитые воеводы московские, Иван Оболенский по прозвищу Стрига, Василий Добрынский по прозвищу Образец, и само собой, князь Даниил Дмитриевич Холмский. Опора и защита земли Русской.
— Итак, продолжим, — Иван Васильевич обвёл глазами собравшихся. — Все попытки хана Ахмата перейти Угру покамест отбиты. Ордынские полчища отведены на две версты от реки, дабы не доставали их ядра пушек наших. Но не уходят, ждут. Чего ждёт хан Ахмат, догадаться нетрудно. Лёд на Угре встанет через несколько дней.
— Дозволь сказать, княже, — подал голос Иван Оболенский. — Не сразу встанет, да ещё окрепнуть тому льду надобно, дабы конницу ордынскую выдержал. Дней десять есть у нас, не меньше.
Иван Васильевич подумал.
— Да, похоже, так оно и есть где-то. Борис, что скажешь?
— Мои полки на подходе, через четыре дня тут будут, — отозвался брат. — Ещё день на отдых им, и готовы биться.
— Хорошо. Андрей?
— Мои подойдут на день позже.
— Очень хорошо. Данило Дмитриевич, тебе слово.
Князь Холмский встал, развернул изрядных размеров карту, искусно нарисованную одним художником за те дни, что стояли на Угре. Все сгрудились вокруг.
— План таков. Разделить рати на три части. Отойти от реки, встать близ Кременца, тут, тут и тут, — князь тыкал пальцем в карту. — Получится мешок. Расставить рогатки повсюду, за рогатками пушки в земляных валах. Вот тут и тут поставить сильные батареи крепостных орудий…
— Опасно так-то выдвигать, — усомнился воевода Образец, — тяжёлые пушки позади должны быть…
— Зато
Даниил сделал паузу.
— А потом, как выдохнутся, пустить в дело кованую рать верхоконную, и всё разом кончить. Как с тем Мамаем.
— Так! — сверкнул глазами Иван Василевич. — Всё так! Как думаете, други мои — надобно мне отозвать сюда сына Андрея со всей ратью? Чтоб уж наверняка сил хватило…
— Не надо, государь! — улыбнулся Холмский. — Нельзя оголять берег Оки, опасно это. Лёд встанет к тому времени, так что бережёных и Бог бережёт. А сил и так хватит уже. И сил, и умения. Главное, чтобы решился Ахмат перейти Угру.
— Быть по сему! — прихлопнул по карте великий князь. — А насчёт решился чтобы… Надобно подразнить его, что ли… Ордынскую честь пощекотать…
…
— … Не, зернёный порох против мякоти куда крепче. Ныне доброе огневое зелье варят на Москве. На две версты ядро железное достигает!
— Ну-у, так это ж из тяжких пищалей токмо! Да ведь они всё больше каменные ядра-то мечут…
— Зато дробом ежели ахнет такая дура…
— Да уж, когда дробом, это отчаянно… Сотни полторы, а то и две поганых положить может, коли в самую гущу…
Овсей лежал на свёрнутой попоне, постеленной поверх хвойного лапника, заложив руки за голову, и слушал вялые разговоры пушкарей. С неба сыпал мелкий, занудный снежок. От костра веяло теплом, но другой бок холодило, и москвич завернул на себя край попоны — не так зябко…
Бахнул у реки одинокий выстрел, над кустами, где укрылась сторожевая засада, поднялся пороховой дымок.
— Чего, попал?
— Да где попал, далеко, ушёл, зараза… — донеслось из кустов. — Рыскают и рыскают, никак не угомонятся…
Подскакал начальник батареи Пётр Собакин.
— Ребята, подымайся! Получен приказ, уходим к Кременцу!
Народ зашевелился, загудел.
— Это что же, отступаем? А как же рубеж держать? Перейдут поганые реку, что тогда?
— А ну тихо, тихо! — повысил голос командир. — Приказ есть приказ, так что быстро снялись и вперёд! А насчёт рубежа так мыслю, ребята. Видать, решил великий князь, что хватит нам уже отгонять татар, пора и серьёзно поговорить. Пусть идут. Мы встретим.
…
— … Вот так примерно, Иван Товарков, боярский сын. Дело тонкое и весьма опасное, дёргать тигра свирепого за усы. Справишься?
Иван Васильевич, великий князь Московский и Всея Руси смотрел на стоявшего перед ним парня с надеждой и некоторой опаской одновременно. Может, зря его? Послать кого постарше…
Иван Товарков стоял перед великим государём, размышлял. Что размышляет, это хорошо, подумал Иван Васильевич. Ежели б сразу ответил "Да, государь!", так пожалуй, что и не стал бы посылать его на такое дело.