Время твари. Том 2
Шрифт:
Размеренное покачивание кареты, припекавшее полуденное солнышко и недавно выпитый немалый кувшин пива за завтраком расположило мужиков к приятной беседе.
— До нашей-то глуши они когда еще доберутся, — вещал один из мужиков другому, — эльфы-то… Дожидайся, дожидайся — и хрен дождешься! Это ближе к Дарбиону житуха медовая пошла, а пока к нам докатится… Эх! — сладко крякнул мужик, с хрустом потянувшись так, что едва не слетел с запяток. — Вот уж подвезло так подвезло — сами собой туда катимся. А я всегда знал, что я — счастливчик. Еще когда в позапрошлом годе у меня лишай на сраке вскочил, желтый такой, жена мне и говорит: мол, точь-в-точь золотой гаэлон. Знать, счастье тебе привалит…
— А
— Одно слово — благодетели, — зажмурился под солнышком обладатель лишая. — Только вот что я кумекаю: народишко-то многое придумывает. Сам знаешь, как бывает — кто-то в навозной куче мосол обглоданный нашел, а всем говорит, что монетку медную. А на завтрашний день медная монетка в серебряную превращается, а еще через день — в золотую. Глядишь, время проходит, а уж молва летит: в навозной куче несметные сокровища спрятаны были. И ведь все подробно обскажут: какие из себя эти сокровища, сколько их и кто их туда запрятал и зачем… Ну кошель и ноги приделанные — это я могу поверить. А чтоб колодец с вином… Сумлеваюсь я. Не могет такого быть. Больно сказочно. Представь, ежели бы на нашей улице такой колодец объявился? Тут же все перепились бы и передохли… А эльфы рази ж такое допустят? Они ж мудрые. Они ж все наперед знают и видят…
Следом за каретой ехали еще два рыцаря. И так необычен был вид этих двоих, что путники, изредка попадавшиеся на дороге, еще долго стояли на обочине по колено в бурой жиже и, раскрыв рты, провожали их взглядом.
Первому рыцарю было около двадцати лет, но в черных волосах его, развевавшихся по ветру, струились две совершенно седые пряди. Его доспехи диковинной конструкции были изготовлены точно не из металла. Юный рыцарь был словно обернут длинными полосами тусклых черных зеркал. О правое бедро его постукивал черный шлем, на котором вместо плюмажа имелся пучок длинных гибких игл, на левом бедре висел меч в ножнах. Набалдашник на рукояти меча был выполнен в виде головы виверны.
Лицо второго рыцаря, наискось пересеченное черной повязкой, скрывавшей, должно быть, пустую глазницу, было сухим и морщинистым. Ровно подстриженная белая борода аккуратной лопаткой спускалась на грудь. Доспехи этого рыцаря выглядели более странно, чем доспехи его спутника. Похоже, что делали их из защитных пластин какого-то невиданного гигантского насекомого. Броня седобородого была ядовито-лилового цвета, ее сплошь покрывали шипы — на груди и спине короткие, тонкие и прямые; на суставных сочленениях рук и ног крупные и опасно зазубренные; а на плечах — длинные и изогнутые, точно когти хищника. Шлем, висевший на правом бедре, представлял собой выдолбленную голову неизвестного зверя с подвижными клыкастыми челюстями, заменявшими забрало. На навершии тяжелого и длинного меча, укрепленного за спиной, также скалилась виверна.
Имя юноши
Сэр Кай и сэр Герб некоторое время с интересом прислушивались к беседе мужиков на запятках; причем по выражению их лиц можно было понять, что подобное они слышали уже не раз. А потом завели свой разговор.
— На Туманных Болотах привыкли к тому, что Твари не имеют разума, — сказал сэр Кай, — по крайней мере, в человеческом его понимании. Эльфы же, несомненно, разумны. Разумные существа способны отделять хорошее от плохого. Твари — за гранью хорошего и плохого. Они есть воплощенное зло. Если зло понимать как нечто бесконечно враждебное людям.
— Эльфы способны мыслить, и эльфам доступны категории человеческого добра и человеческого зла, — отвечал Герб.
— Но разве они действуют с оглядкой на эти категории?
— Конечно, — качнул головой Герб. — Действуй они иначе, разве люди преклонялись бы перед ними?
— Ты прекрасно понял, что я хочу сказать тебе, брат Герб.
— Прости, брат Кай. Это была неуместная шутка… Да, я понимаю тебя.
— Хороших коней подарил нам сэр Ипаким, — сказал вдруг Кай, похлопав по шее своего скакуна. — Ухоженные, сильные… Они будут служить нам, покуда в них есть толк. Когда они обессилеют, их сведут на бойню. И после смерти они еще послужат людям. Шкура их станет кому-то плащом, мясо — пищей.
— Кони — неразумные животные, — возразил Герб, который явно понял, куда гнет собеседник. — Или ты хочешь сказать, что разум человека настолько уступает разуму эльфа, что Высокому Народу впору считать людей неразумными животными?
— Да, — кивнул Кай. — Я думаю, что нельзя пытаться понять Высокий Народ силой человеческого разума.
Герб странно усмехнулся и хлопнул своего коня рукой, облаченной в шипастую латную перчатку, довольно сильно хлопнул. Кай машинально проследил за его движением.
— Мы кормим своих коней, чистим им шкуру, расчесываем гриву, — медленно заговорил юноша. — Мы порой способны совершенно искренне полюбить их. Но мы придумали для них узду, седла и шпоры. Мы рвем им рот удилами, кровавим бока шпорами — просто ради того, чтобы поспеть куда-либо к определенному времени. Влюбленный юноша гонит верного своего скакуна, чтобы застать свою возлюбленную в назначенный час. И застает, но загоняет насмерть своего коня. Впоследствии он, конечно, жалеет его. Но разве конь способен осмыслить причину, ради которой он должен пожертвовать жизнью? Ты спросил меня, брат Герб: если эльфы несут людям добро, возможно ли считать их Тварями? Я отвечаю тебе: люди не в состоянии понять истинные мотивы действий Высокого Народа, потому что человеческий разум имеет свои границы. Как и Твари Болотного Порога, Твари Тайных Чертогов — за границей понимания. Но мы можем, брат Герб, анализировать всю историю взаимоотношений людей и Высокого Народа. Ты знаешь о Великой Войне, когда эльфы почти полностью истребили человеческий род. Допустимо ли забывать об этом сейчас, когда они вновь принялись чистить нашу шкуру и расчесывать нам гривы?
— Когда ты впервые обнажил свой меч против эльфов, брат Кай, ты принял решение, руководствуясь мыслями, которые только что мне изложил? — спросил Герб.
— Н-нет, — ответил болотник. — Эльфы вознамерились увести ее высочество в свои Чертоги. Я видел, что она очарована, а значит, родной дворец покидает не по своей воле. А значит, над ней совершается насилие. И существа, совершающие насилие над теми, кого я обязан защищать, безусловно, враги. Поэтому я сражался с эльфами… И вынужден был сражаться с людьми, которые встали на сторону этих Тварей. После того как эльфы ушли из Дарбиона ни с чем, я много размышлял: верно поступил или нет…