Время умирать
Шрифт:
Шон вел себя осторожно, чтобы его сопровождающие не догадались, что он понял, о чем они говорили. Было опасно бороться с ними и, тем более, унижать. Необходимо было завоевать их расположение, а не ненависть.
Всю свою сознательную жизнь Шон провел среди чернокожих. Он знал их как слуг и как равных, как охотников и как солдат, как хороших и верных друзей и как жестоких и беспощадных врагов. Он знал их сильные и слабые стороны, знал, как вдохновить их на какое-то дело. Он понимал обычаи их племен, знал, как поразить и порадовать их, как завоевать их уважение и понравиться им.
Он проявлял к ним должное уважение, но не допускал,
Дважды за время пути они проходили мимо сожженных деревень. Прежде обработанные земли вокруг них теперь заросли сорняками, все было покрыто раздуваемым ветром черным пеплом. Шон показал на руины. — РЕНАМО? — спросил он, но его конвоиры оскорбились.
— Нет! Нет! — ответил сержант. — ФРЕЛИМО! ФРЕЛИМО! — А затем стукнул себя кулаком в грудь.
— Я быть РЕНАМО! — похвастался он и указал на своих людей. — РЕНАМО! РЕНАМО!
— РЕНАМО! — с гордостью согласились они.
— Отлично, это меняет дело, — засмеялся Шон. — ФРЕЛИМО. Паф! Паф! — И он изобразил, как стреляет. Это понравилось солдатам, и они с энтузиазмом присоединились к пантомиме. Охранники стали относиться к нему еще лучше, и за следующим обедом сержант даже выделил ему большой кусок вонючего мяса. Пока он ел, они, не таясь, детально обсуждали его представление, считая, что оно было восхитительным.
— Он умеет бегать, и мы знаем, что он может убивать людей, но сможет ли он подстрелить хеншо? — спросил сержант.
Хеншо ло-шангански значит «сокол», и за последние пять дней Шон часто слышал, как они произносили это слово, каждый раз озабоченно поглядывая на небо. Сейчас, при очередном упоминании о птице, они непроизвольно посмотрели вверх с испуганным выражением на лицах.
— Так полагает генерал Чайна, — продолжал сержант. — Но кто знает, кто знает?
К тому моменту Шон уже понял, что ему ничто не угрожает. Он сумеет получить чуточку больше свободы и добьется этого, победив в состязании на выносливость.
Во время следующей пробежки Шон начал ускорять темп. Вместо того чтобы бежать, как обычно, в двух шагах позади сержанта, возглавляющего колонну, он приблизился настолько, что наступал ему на пятки, чуть ли не касаясь его с каждым шагом, нарочно усиливая дыхание, так что сержант чувствовал его своей толстой потной спиной. Он инстинктивно прибавил шагу, но Шон снова нагнал его, держась близко — слишком близко — и то и дело толкаясь.
Сержант раздраженно взглянул через плечо, и Шон ухмыльнулся, дыша ему в лицо. Глаза сержанта слегка сузились, как только он понял, что происходит, и, ухмыльнувшись в ответ, перешел с рыси на бег.
— Так-то, дружок, — по-английски пробормотал Шон. — Посмотрим, кто будет вилять хвостом!
Колонна осталась позади. Сержант резко приказал им догонять, и они побежали с убийственной скоростью. Через час за ними поспевало только трое, остальные затерялись
Шон постепенно продвигался вперед, пока не поравнялся с высоким сержантом, но когда пробовал его обогнать, тот не отставал. Склон был таким крутым, что тропинка резко петляла. Сержант вырвался вперед на первом повороте, но Шон обогнал его на прямой.
Они бежали со всех ног, поочередно обгоняя друг друга, а третий выбыл еще перед тем, как они пробежали полдороги по склону холма. Пот лил с них ручьями, дыхание со свистом вырывалось из груди. Вдруг Шон свернул с тропинки, срезая путь, карабкаясь прямо вверх, и вернулся на нее, оказавшись на пятьдесят футов впереди шангана. Увидев эту хитрость, тот закричал от ярости и срезал следующий поворот. Теперь оба покинули тропу и бежали прямо по крутому склону, перепрыгивая через корни и булыжники, словно две антилопы куду.
Шон взбежал на гребень в трех футах впереди сержанта и бросился на твердую землю, перекатившись на спину и глотая воздух. Сержант, задыхаясь, упал позади него. Через минуту Шон с трудом сел, и они с благоговением уставились друг на друга.
Тогда Шон расхохотался. Это был грубый болезненный смех, похожий на кашель, но через мгновение шанган смеялся вместе с ним, хотя каждый взрыв смеха был равносилен агонии. Их смех усиливался по мере того, как легкие возобновляли свою функцию, и когда остальные наконец добрались до гребня холма, они все еще сидели в траве возле тропинки и хохотали друг над другом как сумасшедшие.
Когда час спустя они возобновили свой бег, сержант оставил бесконечную тропу и уверенно и целенаправленно повел колонну на запад.
Шон понял, что состязание закончилось.
* * *
Еще не стемнело, когда они достигли наконец линии постоянных оборонительных сооружений РЕНАМО. Они тянулись по берегу широкой, но медленной реки, текущей между песчаными отмелями и круглыми окатанными валунами. Блиндажи и траншеи, облицованные бревнами и мешками с песком, были тщательно замаскированы от возможных воздушных атак. Там были минометы и тяжелые пулеметы, огнем которых простреливалась река и ее северный берег. Шон понял, что укрепления были обширными, и догадался, что они окружали плацдарм, где располагался батальон, а возможно, и дивизия. Когда они перебрались через реку и их пропустили через сторожевые посты, появление Шона с эскортом вызвало всеобщий интерес. Не занятые своими обязанностями партизаны повыходили из блиндажей и столпились вокруг них. Его конвоирам, очевидно, нравился тот особый статус, который у них появился благодаря белому пленнику.
Толпа любопытных веселых зевак внезапно раздалась, когда через нее прошел толстый коротконогий офицер в очках. Солдаты отсалютовали ему с театральной торжественностью, на что он ответил, прикоснувшись кончиком тросточки к краю десантного берета.
— Полковник Кортни, — поприветствовал он Шона на довольно сносном английском, — мы были предупреждены о вашем появлении.
Шон с удовольствием отметил, что у РЕНАМО в ходу были те же знаки различия, что и в португальской армии. У этого человека были красные офицерские петлицы и венки майора на погонах. Во времена партизанской войны повстанцы избегали империалистических обычаев и обходились без символов элитных офицерских частей.