Время увядающих лилий
Шрифт:
— Господь наш и так покарал неразумных врагов Святого Престола, — надев на пару мгновений маску благостности, изрёк понтифик, после чего вновь стал самим собой. — Но говоря про твои… снадобья, я подразумевал то, что в Риме появится и Пандольфо Петруччи, правитель Сиены. Быть может если он умрёт не здесь, а у себя во дворце, через какое-то время, случившееся не так сильно скажется на нашем гостеприимстве?
— Не та цель, отец! Не будет его, при следующем правителе больше власти перейдёт к сенату и только. Вот если бы сюда приехал Савонарола или хотя бы Джулиано делла Ровере… О, эти двое действительно зажились! То самое
— Разве с Савонаролой будет просто? — заинтересовался Родриго Борджиа. — Говори, Чезаре, если у тебя действительно появилась мысль, как добраться до этого еретика.
— Мысли то есть, но придётся поработать. И немного подождать. Лучше всего будет аккуратно подвести к Савонароле кого-то из доминиканцев из числа тех, кого этот «глас господень» успел сильно, очень сильно разозлить, но так, чтобы это осталось незамеченным. Найди мне такого человека, отец, а уж я позабочусь о том, чтобы Савонарола взял и помер. Наиболее выгодным для нас образом и в нужное время. Заметь, тому человеку не придётся жертвовать собой, хотя риск будет велик. Ты понимаешь?
— Я всегда понимаю тебя. Чезаре, — безбожно польстил себя Родриго Борджиа. Хотя… если учитывать его понимание настоящего Чезаре Борджиа, то да, согласен. Сейчас же ситуация переменилась, пусть он сам этого никогда не узнает. — Отдам приказ и тебе найдут такого человека. А я потом посижу втайне и послушаю, как ты будешь его уговаривать, — и тут же «отец» переключился на другую тему. — Орсини, Колонна, Петруччи — это враги, хотя двое первых будут просить, а третий коварно улыбаться, чувствуя за своей спиной поддержку Венеции. Но будут как союзники, так и желающие ими стать. У каждого найдутся свои слова и просьбы. Что будем делать с ними?
— Я бы хотел услышать твой совет, отец. Ты очень вовремя пришёл… сам собирался идти к тебе с просьбой помочь.
Никакой лести. Ладно, самая малость оной, не буду притворяться. Только в таких сложных и заковыристых делах очень вредно принимать решения как одному, так и советуясь с одним-двумя доверенными лицами. Из доверенных же и одновременно понимающих сейчас в Риме присутствовали лишь Бьянка, Хуан Борджиа Льянсоль де Романи и… Родриго Борджиа. С первой поговорить уже успел, а второй пока не попался из-за крайней загруженности делами нас обоих. Третий же вот он, тут как тут, а к тому же явно преисполнен энтузиазма. Самое оно!
— Хорошо, я скажу, что, по моему убеждению, нужно сделать, — довольно потёр руки глава семьи Борджиа. — Сюда прибывают Эрколе д’Эсте со своим сыном и наследником Альфонсо, Пьеро Флорентийский, князь Пьомбино Якопо Аппиани, а ещё ты сам настоял на том, чтобы Катарина Сфорца временно покинула наши войска, сражающиеся в Милане, и вернулась сюда.
— Это не все наши союзники…
— Но все просители, Чезаре! Я намеренно не упомянул испанцев, о них будет отдельный и очень важный разговор.
— Хорошо, остановимся пока на просителях. Хотя Катарина Сфорца скорее наше орудие, при помощи которого мы окончательно сокрушим Милан как опасного противника.
— О да, сперва она сокрушит, а потом… Но это будет потом, ты
А потому он готов на всё, чтобы её не лишиться. Понимаю и всячески поддерживаю такое стремление князя, нам оно только на руку.
— Ему обязательно надо помочь. Напоказ! И в будущем пригодится, ведь Сиена, не говоря уж о змеином гнезде Савонаролы, должна быть…
— Разрушена как Карфаген?
— Нет уж, — усмехнулся я. — Богатые земли, порты и крепости нам самим пригодятся. Просто Сиена должна исчезнуть. Совсем. А земли бывшей и, увы, нынешней республики — вернуться туда, где им и место, то есть во Флоренцию.
— Тогда я начинаю говорить о нашем давнем друге и союзнике, герцоге Флорентийском. Он озлоблен из-за потери части своих земель, хотя и не показывает этого, понимая, что иначе мог потерять всё. И ты прав, сын, ему надо что-то дать. Ты предлагаешь Лукку и ещё что-то, я же считаю, что хватит и одной Лукки с обещаниями скоро вернуть находящееся под властью бунтовщиков.
Разумная такая, естественная жмотистость человека, способного мыслить государственно. Но в этом то и состоит пусть даже не ошибка, а неполное понимание выгоды для нас.
— Медичи должны быть не просто понимать необходимость, но быть очень довольными союзом с нами. Они — это не только Флоренция, но и банки. То, в чём мы, Борджиа, понимаем не так чтобы хорошо. Нужно учиться, перенимать знания, а ради этого на первых порах можно и поделиться. В меру, конечно. Отец, мы и так подомнём под себя немалую часть Неаполя и не только. Поэтому пусть Пьеро поглотит Лукку, жители которой после французского нашествия и «весёлых грабежей» воспримут Медичи как своих освободителей. А чтобы совсем его порадовать, дадим герцогу… Пьомбино, склонив Якопо Аппиани к пониманию необходимости стать вассалом Флоренции, при этом сохраняя немалую часть власти над своими землями. И ещё один выгодный штрих имеется.
— Если Савонарола, что вероятно, или Петруччи, что вероятно гораздо меньше, бросится на Пьомбино, даже венецианский дож будет вынужден смолчать, когда мы ответим ударом на удар. Это возможно, поскольку монах не слушает никого, только то, что считает голосом Господа, разговаривающего с ним и только с ним.
Борджиа и понимание многоходовых интриг — это практически нераздельно за некоторыми печальными исключениями. Впрочем, исключения давно нет не то что в Риме, в Италии.
Видя, что понтифик малость притомился, я брякнул взятым со стола серебряным колокольчиком нужное число раз, вызывая одну из служанок. Как и всегда, появилась быстро. Ага, Франческа! Как всегда очаровательная, одетая так, чтобы многое было видно и вообще её чуток пышная фигурка представала в самом лучшем свете.