Время, вперед !
Шрифт:
Шел пароход. И пароход был со всех сторон обставлен и замкнут берегами.
Казалось, что пароход идет по озеру и нет ему выхода.
Но вот озеро поворачивало, раздавалось вширь и вдоль.
Там, где, казалось, нет выхода, - возникала излучина.
Излучина переходила в излучину. Озеро вливалось в озеро.
Пароход огибал луку. Лука приводила в новое озеро.
Озеро вливалось в озеро. И это была река, это был Днепр, и это был пароход.
На пароходе служил брат.
А Ищенко был мальчик. Совсем маленький мальчик: лет семи. И приходил маленький Костя к большому своему брату Терентию на пароход.
Пароход бил красными лапами воду.
Они ехали. Пили чай вприкуску. Закусывали бубликами.
Потом брата угнали. Говорили - на германский фронт.
И опять пошла жизнь в деревне, в хате, где кашлял на печке дед, и ругалась мамка, и солома пылала в жарком устье.
Сначала огонь был золотой, нестерпимый. Потом утихал. Становился раскаленно-красный. Рогатая тень ухвата летала по хате, как черт. Потом красная солома становилась резко-черной золой.
Пас коров. Стрелял длинным кнутом.
Коровы трещали в кустарнике. Кустарник был сух и горяч. Жарко и сильно пахли поджаренные солнцем коричневые вычурные листья дубняка.
Потом грянул семнадцатый. Брат пришел. Нашил на папаху косую алую ленту.
Алые ленты вплели ребята в гривы коней.
Потом, немного погодя, тот же брат Терентий - матрос речной флотилии.
Неслась зима которого-то года. В железном небе горела красная звезда Марс. Ветер раздувал ее. Она полыхала над степью, охваченной и скованной лютым морозом, как чугун.
Была весна. Гремели и тюкали трехдюймовки. Валились сбитые снарядами карнизы печерских колоколен. Потрошили богов. Там в середине - вата, всякая дрянь, куриные косточки.
Шел пароход. Слева - белые, справа - желто-блакитные. Слева - генерал Деникин, справа - атаман Чайковский.
Свистали гранаты. Терентий лежал на палубе, прижавшись к пулемету. Пулемет дергался, как лягушка, схваченная за лапы.
Бахнуло в самую середину. Черный столб встал на месте трубы. Красный столб отразился в Днепре.
Пули сыпались в воду. Насилу среди пуль доплыл до берега и спрятался в камышах.
А жизнь все текла и текла, как Днепр, бросая то влево, то вправо. Вот и выхода, кажется, нет. А выход - вон он, тут, прямо. Река была цепью озер. Каждое озеро казалось незыблемым, безвыходным зеркалом.
Пропал старший брат Терентий, пропал...
Ищенко-младший, Константин, наколол на руке тушью рулевое колесо. А потом - опять подался в деревню, до дому. Дома - никого. Был сыпняк. Мать померла. Дед помер. Остался один. Батрачил. Рос. Вырос.
Был
Ночь тепла и прелестна. Стряпуха шурует мочалой казаны... Догорает печь, сложенная прямо посредине двора. Ветер задувает звезды и не может задуть. Тонкий месяц опустился совсем низко. Он не светит, а только светится. Желтой скибкой валяется месяц в степи, и на арбузных корках тонкое, мутное, холодное серебро росы.
А там - и на Урал. Завербовался. А почему бы и нет? Надо жить, надо деньги копить, надо гнездо готовить.
Поехал. Приехал. Время неслось. Жизнь менялась во времени.
Приехал сезонником, землекопом, деньгу сколотить. Первые дни тосковал. Степь - но чужая. Звезды - но чужие. Песни и те чужие. А работа - громадная. Понемногу привык. Стал разбираться. Стал бригадиром. А как стал бригадиром и сам не вспомнит. Будто всю свою жизнь был бригадиром и родился бригадиром.
Все на свете забыл Ищенко. Приехал за одним - нашел другое. Даже Феню забыл. А Феня - вот тут она, Феня. Вдруг - на тебе. И будет ребенок. Сын будет. А может, и дочь. Ребенок.
И вся эта жизнь - и то, что было, и то, что есть, и то, что еще будет, - не зря. Все это для него, для того маленького, кого еще и на свете нет, но который будет. Обязательно будет. Сегодня ли, завтра ли, а будет. И он будет его кровью, его жалостью, его плотью, его жизнью.
Вот плотники сбивают помост. Это для него.
Вот прошел состав (вагонные тени долго и часто мелькали по тепляку решеткой). И это тоже для него. Вот встают со всех сторон облака и пышут жаром. И это тоже, как и все, для него.
Будет плита под пятую батарею. На плите уложат шестьдесят девять коксовых печей. Домнам нужен кокс. Склепают домны. Вскроют гору. Добудут руду. Руда пойдет в домны. Зажгут кокс. Польется чугун. Чугун переварят в сталь. Наделают рельсов, вагонов, пил, топоров, плугов, машин.
И это все на потребу, на счастье "ему".
Мало хороших слов, чтобы сделать жизнь счастливой, мало.
Надо стали, стали, стали.
Будет сталь - будет новая, счастливая, небывалая, невиданная жизнь.
И все это для "него", И "он" - это я. И он и я - это мы. И мы - это жизнь.
Время до сих пор несло, как река, из затона в затон, из озера в озеро. Время было жизнь. Жизнь текла, как хотела. Хотела - текла медленно, хотела быстро.
Теперь Ищенко открыл глаза и в первый раз в жизни посмотрел во всю длину времени. Оно текло слишком медленно. Но оно текло для него. Прошлое текло для будущего.
И оно прочно лежало в его руках.
Ах, хороша все-таки жизнь!