Время вспомнить
Шрифт:
– Прости, милая, - раскрасневшийся Лакдам смотрел на нее почти ласково, - Филиб перепутал бутылки. Тебе досталась наливка с древесным молочком. Ты, должно быть, к нему непривычна.
Ализа хотела сказать, что пробовала древесное молочко, и не раз. Сладкую дурманящую беловатую жидкость в крошечных флаконах можно было купить в торговых обозах в Гатрифе. Ощущения были всегда разными: от сладкой неги и состояния полета до бурлящей в крови жажды деятельности и способности обходиться без сна по несколько дней. После дурмана Ализу иногда мутило, суставы ныли
Лакдам еще что-то говорил вслед, но Ализа поспешила в ближайшую уборную. Там, сунув пальцы в рот, она смогла исторгнуть то, что жгло нутро, вышло мало, и легче стало не намного. Лишь через четверть четверти Ализа выбралась из закутка на верхнем этаже, куда пряталась, пережидая дурноту. Что-то холодило ложбинку между грудей - Ализа потянула за цепочку, недоуменно посмотрела на подвеску. Служанка никак не могла собраться с мыслями, но чувствовала, как внутри копятся раздражение и неудовлетворенность. Головная боль понемногу отступала, Ализа вспомнила, что должна быть на кухне, готовить поминальный ужин, что одна из девушек королевы, глупая дура, повесилась накануне в храме. Толстухе захотелось свести счеты с жизнью, а ей, Ализе, теперь выполняй лишнюю работу.
На кухне была Патришиэ, озабоченная, с черными кругами под глазами. Таймииру стало хуже, а она не могла даже позвать толкователей в дом. Уезжая, бесовики оставили в замке своих телохранителей, и владетельница не знала, позволят ли те пропустить в замок лекарей, за которыми она послала. Патришиэ от отчаяния обратилась даже к отцу Пикрифу, сведущему во врачевании монаху из монастыря Единого близ селения Берегового, особо, впрочем, не надеясь, что тот согласится пользовать известного поклонника Пятихрамья. Патришиэ отдала несколько распоряжений и ушла к мужу под сочувственные взгляды.
Ализа помнила, что ей нужно что-то сказать владетельнице, но мысли опять расплылись, смешались. Шептунья, как всегда, разворчалась при ее появлении, но на этот раз старшая служанка не стала сдерживаться и окатила пожилую женщину такой бранью, что все разом стихли и уставились на них. Шептунья сжала в руке скалку и угрожающе спросила:
– Ты не рехнулась часом, девка? На кого рот раскрыла, бесовская подстилка?
– Я - подстилка?!
– взвизгнула Ализа.
– Ты молчала бы, старая лгунья, лебезишь вечно перед своими сагами, все Дом поминаешь, а дочь твоя кто?! Что, думаешь, никто не знает, чьи грехи замаливаешь?
Шептунья качнулась, судорожно вздохнула, побагровела, опустила руку с зажатой в ней скалкой. Тай и Бабриса недоуменно переглянулись.
– Моя дочь... умерла, - выдавила старшая помощница.
– Не тебе о ней говорить, не тебе судить.
– Умерла, как же, - не унималась Ализа.
– В Коксеафе она живет, знатная шлюха, в большом доме поселилась, только богатых ублажает.
– Не она то, - Шептунья присела за стол.
–
Ализа хрипло рассмеялась.
– Горазда ты байки рассказывать, ты в Храме пойди расскажи, там поверят, ох, я и забыла, а Храма-то нет!
– Откуда узнала?
– устало поинтересовалась старшая помощница.
– Человек один рассказал. Много чего рассказал. Как ты в Митрице, что на юге, с мужем дочь свою разыскивала, а как разыскала, та тебя не признала - слюбилась с одним из тех, кого ты бесовиками называешь...
– Неправда это, - вскинулась Шептунья, - ни с кем она не слюбилась, жених у нее был, та женщина красоте ее позавидовала, украли они ее, душу чужую вселили, мне толковательница говорила, душа моей Бавушки страдает, исторгнутая, вот и молюсь за нее, чтоб к телу не влеклась, на другой цикл ушла.
– Как такое может быть?
– запинаясь, проговорила Тай.
– Шептунья?
– Может, - женщина вскинула на нее мутные глаза.
– Никто мне не верит, но на востоке есть село с Пятихрамьем, там девушка живет, то ли сагиня, то ли толковательница, я ей Бавы поясок возила, вот она-то мне все и рассказала. С мертвыми она говорит и приказывать им может. Я деньги коплю, муж мой на юге лес рубит, тоже по монетке откладывает, как соберем, отвезем толковательницу в Коксеаф, изгонит она пленса из тела моей дочери, пусть погибнет оно, лишь бы тварь не кормило, и чтоб дочь моя освободилась.
У Тай защемило сердце. Шептунья, с ее отчаянной верой в несбыточное, казалась ей несчастнейшей из матерей. Чтобы там ни было с ее дочерью, страдания ее были неимоверны. Тай подошла и обняла женщину, Шептунья крепко сжала ее руку. Томана и Кильда стояли рядом, раскрыв рты.
– Я вот верю каждому вашему слову, - веско промолвила Бабриса, она, единственная посреди свары, не забывала мешать морковь на плите и резать лук.
– Моя матушка рассказывала о временах, когда саги каждый день изгоняли мертвых из взрослых и детей.
– Вы все тронутые умом, - Ализа покачала головой.
– Я думала, только на севере все такие...чокнутые...как зима настанет, сидят в шатрах, байки сочиняют, верно, Тай, ах, простите, госпожа Тайила?
– Верно, сочиняем, - голос Тайилы зазвучал, ровно, холодно, взгляд был обращен на Ализу.
– Есть у нас, на севере, одна история: бежала девица по лесу, да, может, и не девица она уже была, споткнулась, болезная, да тем самым местом на куст колючий и налетела. И засел в том месте
бо-о-ольшой шип. И стала девушка искать того, кто тот шип из нее выбьет. Сын мясника бил-бил - не выбил, стражник у замковых ворот бил-бил - не выбил, помощник управителя, тайком от жены, приходил к девице и старался - не помогло. А шип все чешется, зудит...
Ализа больше не смеялась, лишь криво улыбалась уголком рта. Все смотрели на Тайилу, не веря, что робкая чтица осмелилась кому-либо бросить вызов.
– ...и многие молодцы пытались, но впустую. И даже бесовику не удалось выбить проклятый шип. И все бегает та девица в поисках спасителя...