Время жить (трилогия)
Шрифт:
Забастовка превратилась в массовую демонстрацию. Наверное, впервые за последние без малого триста лет на улицы Лосхабнио вышли десятки тысяч людей с призывами продолжать преобразования, лозунгами поддержки губернатора провинции и заверениями в верности Императору и Совету Пятнадцати.
Когда "Государственная Газета" назвала этих демонстрантов бунтовщиками, он понял, что дни эксперимента в 26-й провинции сочтены. До него уже доходили сведения, что против него самого и его сторонников готовится грандиозный процесс по обвинению в заговоре с предрешенным исходом. Надо было срочно спасать то, что можно было еще спасти, и он забросил все свои дела, используя оставшиеся у него немногие дни для того, чтобы окончательно перевести организацию на нелегальное
Он успел. Почти успел. Процесс состоялся, но на нем не было ни него, ни других руководителей "Союза Борьбы". Всех их осудили и приговорили заочно.
Но это было позже, много позже. А пока губернатор 26-й провинции был снят с должности и отправлен в почетную ссылку в дальние колонии. Вместе с новым губернатором в провинцию вступили внутренние войска. И начался погром. На заводах и фабриках гремели взрывы – это взлетали на воздух только что построенные цеха. Новенькие станки крушили ломами и тяжелыми кувалдами. Бронемашины давили заботливо ухоженные огороды и таранили ажурные каркасы теплиц. Пылали разгромленные мастерские и разграбленные магазины, со звоном вылетали витрины и с жалобным хрустом трещали под ударами столики частных кафе и ресторанчиков. Люди снова вышли на улицы, и в пламени пожаров вспыхивали короткие яростные схватки.
Горячие головы в верхах Союза не раз и не два предлагали, просили, требовали от него брать власть в провинции в свои руки. Он не поддался: такое выступление не имело ни единого шанса на успех. Но чтобы утихомирить и снова подчинить себе радикалов, а они в то время оказались в большинстве, он сам стал радикалом, выдвинув лозунг вооруженного восстания и начав создавать боевую организацию.
Будущее показало, что, воздержавшись от преждевременного выступления, он был прав. Беспорядки в провинции прекратились. Коогу, как всегда, не хватило решимости, и он отозвал своих погромщиков, неуклюже делая вид, будто ничего особенного не произошло.
В 26-й провинции наступило странное время двоевластия. Губернатор сидел у себя в резиденции и отдавал приказы и распоряжения, но их не спешили выполнять. Реально всем распоряжался Центральный Комитет "Союза Борьбы" (сокращенно "Центр"), создавший свою исполнительную вертикаль, располагающий печатными изданиями и радиостанциями, выплачивающий компенсацию пострадавшим во время погромов и продолжающий экономические преобразования в духе официально отмененного эксперимента.
Тогда им казалось, что реванш близок. Власть была деморализована и бессильна, население было на их стороне, аналогичные параллельные системы управления начали действовать и в соседних провинциях. Но, поверив в успех, они, похоже, потеряли бдительность и поплатились за это. У власти нашелся свой козырь – руководитель Столичного управления СБ Оонк, ставший новым шефом Службы Безопасности. Он нанес им несколько внезапных и страшных ударов, заставив организацию снова отступить в подполье, где она и пребывает до сих пор.
Суорд вздохнул и устало потер ладонями виски, все так же следя за крохотными язычками пламени внутри жаровни. Ему еще есть, о чем вспоминать. С тех пор прошло уже больше семнадцати лет, и все эти годы были наполнены борьбой, озарены победами и омрачены тяжелыми поражениями. Но можно ли жить одним прошлым? Ему уже за шестьдесят, две трети жизни, считай, уже израсходовано, и все чаще приходится задумываться, каким будет итог.
А итог, увы, печален. Нет сил видеть, как государство на всех парах идет к пропасти, зная, как его можно спасти, но будучи не в состоянии что-либо сделать. Власть испугалась эксперимента в 26-й провинции больше, чем он ожидал, и все предложения, имеющие с ним хоть что-то общее, отвергаются с порога. Вместо этого правительство сделало все возможное, чтобы максимально ограничить инициативу на местах, – и преуспело
Нет, его аналитики правы, да и сам он видит это. Империя на краю гибели. Первые звоночки уже звенят – губернаторы уже потихоньку принимают постановления, запрещающие вывоз с территории их провинций тех или иных товаров. Нарыв, из которого разовьется смертельная болезнь сепаратизма.
В последний раз он попытался заставить власть задуматься четыре года назад. То самое знаменитое Письмо тридцати шести – его рук дело. И еще – его боль и его скорбь. Казалось, все было просчитано верно. На такие аргументы должен был откликнуться любой мало-мальски здравомыслящий человек, имеющий в мозгу хотя бы одну извилину. Никто из авторов Письма не был связан с Союзом – просто умные, честные и компетентные специалисты, обеспокоенные положением дел в государстве. Они были готовы доказать свою правоту и объяснить причины своего беспокойства.
Ожидаемой дискуссии не было. Совсем. Все тридцать шесть исчезли вместе со своими семьями раньше, чем он успел защитить и укрыть их. Немногие оставшиеся следы вели в Службу Безопасности.
После этого с властью было уже не о чем говорить. Но теперь в запасе оставалось только восстание, на успех которого при нынешнем соотношении сил нет ни малейшей надежды. Как ни тяжело это признать, Союз в тупике. Он многого добился за эти годы, многого достиг, но все эти достижения неизбежно оборачиваются потерями.
Да, он создал сильную, дисциплинированную и сплоченную организацию, имеющую надежную базу в северных провинциях и проникшую во все уголки Империи. У него под рукой двести тысяч обученных бойцов, склады новейшего оружия, подпольные заводы боеприпасов, полигоны и учебные центры. С Союзом старается не ссориться даже Синдикат, зачастую не церемонящийся с официальной властью.
Однако даже он в точности не знает, сколько и кто из его людей работают еще и на Службу Безопасности. Вряд ли мало. Он уже давно осознал, что их умело ведут, подбрасывая им нужные темы, стимулируя их активность на одних направлениях и придерживая на других, подталкивая их к принятию тех или иных решений. Иногда он чувствует себя словно внутри стеклянного аквариума или ведущим с завязанными глазами бой против зрячего противника, который может легко предупредить и парировать его удары.
Сознавая невозможность восстания, он все эти годы делал упор на пропаганду. Да, весь государственный аппарат оказался бессилен против его подпольных газет, бюллетеней и хроник текущих событий. Люди узнают правду, но, критикуя власть, он сам указывает ей на слабые места и этим только усиливает противника.
Союз не испытывает недостатка в деньгах. Под его крылом работают множество мастерских, цехов, плантаций, даже целых фабрик, поставляющих на черный рынок одежду и обувь, продовольствие и посуду, бытовую электротехнику, средства связи – всего и не перечислишь. На эти деньги Союз содержит широкую сеть конспиративных квартир, баз и учебных центров, финансирует больницы и школы, выплачивает пособия родственникам погибших и пенсии ветеранам.
А еще, деньги – это оружие, порой, более сильное, нежели иглометы, бомбы и ракеты. Не только Служба Безопасности может иметь в рядах Союза своих агентов – удовольствие взаимное. Когда-то он презирал продажность имперских чиновников, сейчас он ее использует. Конечно, среди его информаторов в СБ, Военном Космофлоте, министерствах, провинциальных администрациях и даже в Управлении Императорского Двора и Канцелярии Совета Пятнадцати хватает тех, кто честно и бескорыстно служит за идею. Но большинство все же подцеплено на более надежный и безотказный крючок – деньги и те блага, которые дает обладание ими.