Время жить (трилогия)
Шрифт:
– Нет! – вырвалось у Линда. – Не надо…
– Тогда ты должен примириться с тем, что рядом с тобой будет жить не идеал твоей юности, а реальный человек, у которого может быть плохое настроение, который может быть раздражительным, недовольным тобой, делающим, говорящим и думающим не то и не так, как хотелось бы тебе. Человек, который тебе почти не знаком и которого тебе придется узнавать заново. Человек, у которого есть своя жизнь и своя работа… Кстати, ты знаешь, я сейчас работаю в городской администрации. Занимаюсь информацией
– Я тоже буду учиться, – сказал Линд. – Ты права: все эти годы я любил не тебя, а придуманный и взлелеянный мною образ. Но его больше нет, как нет и всего прежнего мира, в котором наши пути разошлись в разные стороны. Я буду рад познакомиться с тобой, Тэви. И пожалуйста, проявляй терпение и ко мне. Я иногда бываю совершенно несносным…
– Хорошо, Ринчар. Честно, я очень рада, что ты вернулся. И у тебя замечательная мама. Я не буду говорить банальности о том, чтобы начать заново или возвратиться в прошлое. Ты верно сказал, Ринчар. У нас больше нет прошлого. И может быть, не будет никакого будущего. Мы можем рассчитывать только на настоящее. И в этом настоящем мы с тобой просто начнем. Как два человека, встретившихся после конца света.
– Договорились, Тэви. Тогда спокойной ночи. Я пойду, переночую в большой комнате.
– Не надо. Там ведь спит твой друг из Вилканда. Как странно: я уже столько времени не разговаривала по-вилкандски, а оказалось, все помню!… Оставайся здесь, Ринчар, ведь это твоя комната, верно? Ложись на свой диван, а я постелю себе на кушетке.
– Может, наоборот?
– Нет, Ринчар. Мне кушетка будет в самый раз, а вот тебя она не выдержит!…
Ночью снег прекратился, и над белым городом вставало неяркое зимнее солнце.
– Мой путь продолжается, – сказал Кир Гордис, глядя куда-то поверх их голов. – Пришельцы сбросили свои бомбы на семь наших городов. Мой друг Дан Мергайдинг побывал в эпицентре взрыва и теперь смертельно болен. Завтра я еду на север. По приказу президента Калансиса там создается новая исследовательская группа. Мне предложено ее возглавить.
– Увы, но я вам больше не могу помочь, – развел руками Ворро. – Наш "Буревестник" уже надежно спрятан на суше, но на его ремонт уйдет не одна неделя. Так что я остаюсь зимовать здесь.
– Я знаю, – кивнул Гордис. – Спасибо вам за все. Вы уже совершили невозможное. Желаю вам счастливо пережить зиму в Криденге. А вы поедете со мной, Ринчар?
Ринчар Линд долго молчал.
– Не сейчас, – наконец сказал он. – Ваша семья эвакуирована на север, но моя-то здесь, и я пока не могу их покинуть. В городе выпускается информационный бюллетень, буду работать в нем. А весной будет видно.
– Пусть будет так, – согласился Гордис. – Буду рад когда-нибудь снова встретиться с вами.
Напоследок физик повернулся к Неллью.
– До
Неллью просительно глянул на Линда.
– Переведите, пожалуйста. Скажите, что в этой стране я не чувствую себя чужим. И я охотно останусь в Криденге – до весны.
Глава 63. Времени больше нет
Почти всю стену палаты занимало огромное окно, забранное глухим толстым стеклом с чуть сероватым оттенком. Как было известно Вирте Эрилис, этот цвет объяснялся повышенным содержанием в стекле солей свинца.
Внутри палаты на единственной койке лежал Равель Мэнсинг, опутанный капельницами и проводами, тянущимися от неизвестных Вирте аппаратов. Мэнсинг был совершенно не похож на себя прежнего: он невероятно исхудал, кожа его приобрела странный кирпично-красный оттенок, а совершенно облысевшая голова с заострившимися чертами лица неприятно походила на анатомический муляж.
– Есть надежда? – шепотом спросила Вирта, словно боясь, что Мэнсинг может ее услышать через стекло.
Врач покачал головой.
– Никакой. Организм просто отказывается работать. Три, пять дней и… все. Мы больше ничего не в силах сделать.
Вирта печально кивнула. От радиационного поражения, получившего название лучевой болезни, не существовало никаких лекарств. Мэнсинг, Дан Мергайдинг, лежащий в соседней палате, и спасенные из Флонтаны, у которых тоже появились признаки страшного недуга, были обречены. Оружие пришельцев продолжало разить насмерть даже спустя много дней и недель.
– Можно мне туда, к нему? – спросила Вирта.
– Можно. Только недолго, – врач оценивающе посмотрел на нее. – Вы тоже были… там?
– Да. Но лишь на окраине. Нам повезло. Никто из нас не получил опасной дозы.
– Я тоже там был, – кивнул врач. – На следующий день после вас. Заходите, конечно. Он будет рад вас увидеть.
Вирте предложили защитную одежду из толстой прорезиненной ткани, но она отказалась, ограничившись обычным медицинским халатом и перчатками. Мэнсинг выглядел таким слабым и беззащитным, и мысль о том, что от него надо отгораживаться защитным барьером, представлялась Вирте кощунством.
– Привет, Вирта, – прошептал Мэнсинг, когда они присела на стул у изголовья его кровати. – Как вы там?…
– У нас все хорошо, – начала Вирта, грустно улыбаясь.
Она еще никогда не навещала умирающих и не знала, как себя вести. Напускная бодрость казалась ей глупой и неестественной, но и скорбеть рядом с еще живым человеком, показывая ему, что он уже ушел за грань, было невозможно. И Вирта, чтобы преодолеть возникшую неловкость, начала рассказывать Мэнсингу последние новости спасательной службы, будто бы она пришла к заболевшему товарищу, который вскоре должен вернуться в строй.