Время жить. Книга вторая: Непорабощенные
Шрифт:
— Договорились, Тэви. Тогда спокойной ночи. Я пойду, переночую в большой комнате.
— Не надо. Там ведь спит твой друг из Вилканда. Как странно: я уже столько времени не разговаривала по-вилкандски, а оказалось, все помню!… Оставайся здесь, Ринчар, ведь это твоя комната, верно? Ложись на свой диван, а я постелю себе на кушетке.
— Может, наоборот?
— Нет, Ринчар. Мне кушетка будет в самый раз, а вот тебя она не выдержит!…
Ночью снег прекратился, и над белым
— Мой путь продолжается, — сказал Кир Гордис, глядя куда-то поверх их голов. — Пришельцы сбросили свои бомбы на семь наших городов. Мой друг Дан Мергайдинг побывал в эпицентре взрыва и теперь смертельно болен. Завтра я еду на север. По приказу президента Калансиса там создается новая исследовательская группа. Мне предложено ее возглавить.
— Увы, но я вам больше не могу помочь, — развел руками Ворро. — Наш "Буревестник" уже надежно спрятан на суше, но на его ремонт уйдет не одна неделя. Так что я остаюсь зимовать здесь.
— Я знаю, — кивнул Гордис. — Спасибо вам за все. Вы уже совершили невозможное. Желаю вам счастливо пережить зиму в Криденге. А вы поедете со мной, Ринчар?
Ринчар Линд долго молчал.
— Не сейчас, — наконец сказал он. — Ваша семья эвакуирована на север, но моя-то здесь, и я пока не могу их покинуть. В городе выпускается информационный бюллетень, буду работать в нем. А весной будет видно.
— Пусть будет так, — согласился Гордис. — Буду рад когда-нибудь снова встретиться с вами.
Напоследок физик повернулся к Неллью.
— До свидания, — попрощался он с ним по-вилкандски. — Желаю удачи. Сожалею, что вы сейчас так далеко от дома.
Неллью просительно глянул на Линда.
— Переведите, пожалуйста. Скажите, что в этой стране я не чувствую себя чужим. И я охотно останусь в Криденге – до весны.
Глава 63. Времени больше нет
Почти всю стену палаты занимало огромное окно, забранное глухим толстым стеклом с чуть сероватым оттенком. Как было известно Вирте Эрилис, этот цвет объяснялся повышенным содержанием в стекле солей свинца.
Внутри палаты на единственной койке лежал Равель Мэнсинг, опутанный капельницами и проводами, тянущимися от неизвестных Вирте аппаратов. Мэнсинг был совершенно не похож на себя прежнего: он невероятно исхудал, кожа его приобрела странный кирпично-красный оттенок, а совершенно облысевшая голова с заострившимися чертами лица неприятно походила на анатомический муляж.
— Есть надежда? — шепотом спросила Вирта, словно боясь, что Мэнсинг может ее услышать через стекло.
Врач покачал головой.
— Никакой. Организм просто отказывается работать. Три, пять дней и… все. Мы больше ничего не в силах сделать.
Вирта печально кивнула. От радиационного поражения, получившего название лучевой болезни,
— Можно мне туда, к нему? — спросила Вирта.
— Можно. Только недолго, — врач оценивающе посмотрел на нее. — Вы тоже были… там?
— Да. Но лишь на окраине. Нам повезло. Никто из нас не получил опасной дозы.
— Я тоже там был, — кивнул врач. — На следующий день после вас. Заходите, конечно. Он будет рад вас увидеть.
Вирте предложили защитную одежду из толстой прорезиненной ткани, но она отказалась, ограничившись обычным медицинским халатом и перчатками. Мэнсинг выглядел таким слабым и беззащитным, и мысль о том, что от него надо отгораживаться защитным барьером, представлялась Вирте кощунством.
— Привет, Вирта, — прошептал Мэнсинг, когда они присела на стул у изголовья его кровати. — Как вы там?…
— У нас все хорошо, — начала Вирта, грустно улыбаясь.
Она еще никогда не навещала умирающих и не знала, как себя вести. Напускная бодрость казалась ей глупой и неестественной, но и скорбеть рядом с еще живым человеком, показывая ему, что он уже ушел за грань, было невозможно. И Вирта, чтобы преодолеть возникшую неловкость, начала рассказывать Мэнсингу последние новости спасательной службы, будто бы она пришла к заболевшему товарищу, который вскоре должен вернуться в строй.
— Вирта, — позвал Мэнсинг. Было видно, что он почти не слушает ее сбивчивый рассказ. — Можно, я задам тебе один очень важный для меня вопрос?
— Да, конечно, — Вирта прервалась на полуслове и придвинулась ближе к нему. — Спрашивай.
— Вирта… — Мэнсинг сделал паузу, нервно облизал сухие тонкие губы. — Ты выйдешь за меня замуж?
— Что?!
— Вирта, — Мэнсинг сделал попытку приподняться. — Я знаю, я очень болен. Наверное, я ужасно выгляжу. Но ведь главное – не сдаваться, верно? Я хочу жить, жить вместе с тобой. Я люблю тебя. Я прошу… помоги мне. Ради тебя… стоит жить. Ты выйдешь… за меня?
Произнеся эту длинную для себя речь, Мэнсинг снова откинулся на подушки и прикрыл глаза. Но Вирта знала: он смотрит на нее и ждет ответа.
Вирта была в смятении. Она еще никогда всерьез не задумывалась о таких вещах, но полагала, что выходить замуж можно только по любви. Мэнсинга она жалела, но не любила, это она знала точно. И можно ли выходить замуж за человека, которому осталось жить считанные дни? Вирте это казалось безнравственным.
Однако еще раз взглянув на Мэнсинга, она поняла, что не может сказать "нет". В ее ответе заключался сейчас весь смысл его жизни, и она была не вправе лишать его этого смысла.