Время жить. Трилогия

Тарнавский Виктор Вадимович

Куда не погляди, тупик. Эх, сейчас не ломать бы себе голову, а смотаться в город, прогуляться по центральному проспекту Великих Свершений, посидеть на Набережной на лавочке с видом на левобережье, потом съездить на окраину, заказать что-нибудь особенное в первом же попавшемся более-менее приличном кафе, а вечером, может быть, нарваться на драчку, продемонстрировать на каком-нибудь долдоне благоприобретенные умения… Нет, мама права. Это все равно не жизнь, это прятки.

От себя не спрячешься. И как там говорил персонаж в одной книге: уже тридцать лет, а ничего не сделано для бессмертия. Ему скоро двадцать шесть…

Вот жизнь пошла, хоть

топись. Только и этого не получится – глубины здесь метра полтора, не больше, да и примчатся, вытащат тут же – весь парк-то под наблюдением. Вон те шишечки на декоративных столбиках у входа на мост – это на самом деле никакие не шишечки, а замаскированные камеры.

В детстве они любили расстреливать их красящими шариками из воздушных пистолетов. Это было намного интереснее, чем швыряться камнями, к тому же, за разбитые камеры их ругали.

В упругом прыжке он развернулся, приняв, как сказал бы его инструктор по стрельбе, приседающее положение с упором на руку, и выбросил в сторону ближайшей камеры правую руку с вытянутым пальцем.

– Пах! Пах!

Попал? Конечно же, попал. Хотя, нет. В последнее время он привык стрелять из игломета, а у воздушного пистолета дальность была не более семи-восьми метров, и надо было обязательно делать поправку. Из пистолета он бы промазал. Тьфу, совсем квалификацию потерял!…

– Тренируешься, Кэноэ? Пошли с нами, потом сыграешь на победителя!

Здрассьте, пожалуйста. Два его младших кузена, оба все такие веселые и беззаботные. Сзади тащится слуга с ракетками и корзинкой мячей. Может, действительно, отвлечься, постучать мячиками? Все равно, ни один, ни второй ему пока не соперники.

– Нет, ребята, спасибо. Сыграйте уж без меня.

– Ладно, дело твое. Тогда до скорого. Встретимся на приеме?

– А где же еще? Это вы – наполовину вольные пташки, а для меня приемы – обязанность, тьма ее возьми, и покрой навеки!

Важнейшая составляющая дворцовой жизни – приемы. Малые – по пятым и одиннадцатым дням декады, Большие – по 25-м числам каждого месяца и в дни официальных праздников. И присутствие на них ближайших Императорских родственников если не обязательно, то, по крайней мере, очень желательно.

Вот и устраивали бы в кругу семьи. Так нет, вечно толпятся кучи каких-то посторонних. Говорят, для приглашения на малый прием нужно только заплатить определенную сумму в Управлении Двора. Надо понимать, пол-управления с этих только денег и содержится.

Одна только радость – на любом приеме почему-то всегда находится пара-тройка девок, которые сами так и вешаются на шею. Будто нет у них других задач и целей, кроме как оказаться в постели какого-нибудь скучающего принца первого ранга. Одной из этих настойчивых красавиц можно будет в конце концов уступить и приятно провести время на парковой скамейке или даже в спальне – смотря по обстоятельствам.

Однако, зайдя в Зеркальный зал, где обычно проводились малые приемы, он с грустью понял: приключений не будет. Сегодня на приеме присутствовала его так называемая невеста, принцесса второго ранга Кээрт.

Хотя почему так называемая? Самая настоящая невеста, которую для него со всем тщанием выбрали геральдмейстеры, врачи, генетики и еще тьма весть кто, вплоть до астрологов.

Ну скажите, разве можно было смириться с этим? Нет, против самой Кээрт он ничего не имел, даже наоборот, но ему активно не нравилось то, что никто даже не подумал сначала узнать его мнение. Отцу,

по крайней мере, дали выбрать из трех кандидатур. Он и выбрал маму. И правильно сделал.

Наверное, было бы легче, если бы они с Кээрт росли и воспитывались вместе, в конце концов, она приходилась ему троюродной сестрой. Но ее отец принц второго ранга Ларнэон был управителем Таангураи – по традиции, руководить первой колонией Империи должен был член Императорской фамилии – и впервые он увидел ее меньше года назад. Вначале она ему понравилась – красивая, если не первая красавица во Дворце, то уж, наверняка, в первой дюжине. Стройная, изящная, почти на голову ниже его. Фигура, правда, так себе, грудь небольшая, бедра узковаты, но зато – очень симпатичное и живое лицо, слегка овальное, суживающееся книзу, мягкие губы, чуточку вздернутый и слегка длинноватый носик, ямочки на щеках, небольшая неправильность с передними зубками, что казалось особенно привлекательным на фоне стерильно-белозубых заученных улыбок придворных красавиц. Наконец, аккуратная челочка, светло-золотистые волосы собраны в хвостик и струятся по спине, доходя до чуть ниже лопаток. За одни эти волосы в нее можно было влюбиться.

Кээрт приехала вместе с отцом – невысоким, спокойным, с такими же как у нее озорными серыми глазами и великолепно развитым чувством юмора. Понимали отец и дочь друг друга с полуслова. Тогда ему, кажется, удалось вписаться в их компанию, отвечая на каждую их шутку своей и с легкостью беря правильный тон. Можно было подумать, что те, кто выбирал для него невесту, сделали правильный выбор.

Но вскоре отец Кээрт улетел обратно на Таангураи, а в их отношениях что-то разладилось или, точнее, так и не смогло наладиться. Они часто общались, без труда находя общие темы и обнаруживая между собой больше общего, чем различного. И мама, и отец быстро с ней подружились, особенно, мама, но между ними оставался какой-то барьер, который никто не мог и не хотел переступить. Кээрт, как правило, не участвовала в привычных развлечениях, сторонилась шумных и фривольных вечеринок. Она почти всегда была какой-то холодновато-отстраненной и недоступной: он так ни разу и не осмелился поцеловать ее, а уж тем более – по-свойски прижать где-то в укромном уголке.

Хорошо, хоть, что ему не надо было сегодня подходить к ней – в таком настроении из этого вряд ли могло выйти что-нибудь путное. Кээрт, повернувшись к нему спиной, разговаривала в дальнем углу зала с незнакомым человеком, на вид лет шестидесяти, лысоватым и по-зимнему бледным. Немного дальше была видна мама, очень элегантная в своем аквамариновом платье. Леди Элаэнне разговаривала с двумя известными художниками, причем, художниками настоящими, а не придворными мазилами. Отец, как всегда, собрал вокруг себя кучку таких же, как он сам, бездельников. Все смотрели ему в рот и льстиво смеялись его шуткам.

В зале хватало родственников и знакомых, но никто не подходил к нему, и это его радовало. Несколько раз он ловил на себе изучающий взгляд человека, беседующего с Кээрт, но решил не обращать на это внимание.

Гонг.

Чистый, звенящий звук, будто отражающийся в многочисленных зеркалах.

– Его Величество Император!

Все кланяются. Члены семьи – поменьше, остальные – пониже.

Прием был малый, поэтому обошлось без представлений. Император в сопровождении небольшой свиты пересек весь зал, тяжело поднялся по ступенькам и сел в предназначенное ему золотое кресло. Невидимый оркестр заиграл "Торжество".