Время жизни
Шрифт:
Даже с выключенными очками ему было нетрудно проследить каждый шаг каждого из приближающихся людей…
Только тут Улисс понял, что изменилось в окружающем мире две минуты тридцать пять секунд назад.
Его рывок впоследствии не сумели воспроизвести уцелевшие камеры – только размытая тень метнулась в группу приближающихся людей.
– Кора, что ты тут делаешь… уходи, сейчас же!
Время послушно остановилось, не давая сердцу удариться о грудную клетку.
Да, это была Кора. Только лицо у нее было другое. Рост другой. Волосы – не такие.
Он все эти годы считал, что Кора – скрытый
С чего Улисс решил, что наемник – мужчина.
Все рушилось. Улисс видел, как у Коры в глазах навстречу тревоге приходит холодная ненависть. Он хотел переговоров… переговоров сегодня не будет.
Улисс даже успевает что-то прошептать.
Не может быть… за что…
Он все-таки довел до конца свое расследование, как того хотел Ромул.
На ее груди сквозь одежду переливался знакомый образ. Отпечаток сознания того, чей последний взгляд в момент гибели был спокоен и решителен. Знак, который оставил Армаль. Улисс успел горько про себя усмехнуться. Ты не помог мне, Соратник. Я оказался глупее, чем ты обо мне думал. Этот знак был виден еще при прошлой их встрече. Нужно было только заставить себя его заметить. Улисс – не смог.
От сокрушительного удара Коры вспыхнуло небо.
И тогда его хрустальный мир сам хлынул наружу, вспарывая вселенную надвое.
Странный это был разговор, странный и страшный. То вслух, то про себя, он уходил куда-то в темноту пространства, отражаясь едва слышимым звоном его хрустального мира. Два почти человека, два почти Соратника, два почти друга пытались объяснить самим себе, что их связывает.
Общего было мало.
Я вспоминаю себя, тогдашнего, и вижу бледного парня с безумным подобием стрижки и первой растительностью на избитом лице. Да, я, наверное, должен был вызывать подозрение одним своим видом – такими выбираются из нередкого в жилых кварталах побоища стенка на стенку, все против всех, когда в ход идет выломанная невесть где арматура и куски расковырянного бетона. Странно, откуда бы такие отметины… разве что это были следы моего неудавшегося проникновения в башню Корпорации, там, в полуистертых воспоминаниях, все что-то рушилось… а может, я так выглядел в ту пору и без посторонней помощи – покидая тело с волнами безумной боли, чуждая электронная начинка оставляла после себя такие жуткие отметины, что никак не могли зажить с момента пробуждения.
Однако мой физический облик был не самым сильным впечатлением для внешнего наблюдателя. На моем лице в тот миг была написана крайняя степень физического и эмоционального истощения. Бледная кожа, черные тени ввалившихся щек, заскорузлые потеки сцементированного городской пылью, так и не смытого пота, прозрачные кисти рук, дрожащие пальцы.
Но глаза… эти глаза горели огнем эйфории от пережитого, от переживаемого здесь и сейчас с запасом на годы вперед. Огнем, который во мне разжег человек, назвавший себя Ромулом. И если я в той комнате представлял собой весьма необычное зрелище, то он… он был куда более интересным объектом для исследования.
Высокий лоб, переходящий залысинами в короткий ежик темных, но с яркими подпалинами седины волос.
Скуластое лицо азиата при широком арийском подбородке.
Водянистые карие глаза, намертво
Тонкие, сморщенные, словно высохшие губы, стянутые в две неровные линии.
Сутулые плечи, переходящие в степенно колышущуюся грудь атлета – широкую, обремененную тяжелой мускулатурой, ясно различимой даже под грубой тканью обычного рабочего хэбэ. Прямая спина, откинутая назад голова, странно искривленные, словно не один раз переломанные руки.
В этой фигуре не было ничего особенного, если бы не все перечисленные противоречия – плечи клерка, руки каторжника и грудь спортсмена, интернациональная скульптура лица, блеклые невыразительные глаза… в которых можно было утонуть целиком.
И все это не покоилось каменным изваянием, а продолжало жить словно отдельной жизнью – тонкие пальцы лежали на коленях, то и дело подрагивая как от удара током, тело все время перемещалось из позы в позу, словно привыкнув жить собственной жизнью в отсутствие хозяина, глаза смотрели на меня в упор выжидательно и строго, а жадно сжимающиеся после каждого слова губы находили в себе силы снова разжаться и говорить, говорить, говорить…
– Система обеспечения, жизненный круг вовлеченных в наше дело людей, посвященных и просто сочувствующих, мы условно назвали Корпорацией. Корпорацией без названия. В мире, где все поделено на сферы влияния, где распределены квоты ресурсов, территорий, населения, в мире, который возник после катастроф и войн первой половины века, в подобном мире уже недостаточно было действовать внутри системы на разных ее уровнях, нужен был централизованный посредник в комбинациях между враждующими или вовлеченными в конкретный момент в прямой конфликт корпорациями и остатками силовых государств Америки, Африки и Азии. Вначале была создана разветвленная сеть независимых компаний, заводов и лабораторий, все это, помноженное на сети агентов влияния, оперативников под прикрытием или просто завербованных лиц на ключевых постах, и стало впоследствии Корпорацией, какой мы ее знаем теперь – незримый сильный, агрессивный вектор силового воздействия на систему изнутри. Вектор, призванный не просто кого-то защищать, кого-то контролировать и кому-то помогать, а вектор, влияющий на всю систему целиком, двигающий ее в том направлении, в котором необходимо.
Но даже слова время от времени умолкали, выпуская на волю то, что скрывалось за телесной оболочкой существа по имени Ромул.
И тогда я чувствовал, как передо мной разверзается бездна. Она была похожа на колючую изнанку вселенной, которую я называл моим хрустальным миром, но была совсем иной. Невероятно сложной, наполненной постоянным движением… и волей. Тем, чего не хватало в этой жизни мне.
Великий океан бурлил в этом человеке… нет, человеком я его уже не считал, невольно начиная сомневаться и в собственной роли на этом свете.
– В наших руках сконцентрированы колоссальные ресурсы и возможности. Если в Европе, зажатой в трех мегаполисах, борьба за жизненное пространство идет ежедневно, и скоро будут поглощены последние остатки независимых структур, включая муниципальные и союзные юрисдикции, то на восстановленном севере Африки, в бассейне Амазонки и в Юго-Восточной Азии мы контролируем десятки тысяч квадратных километров промышленных зон и сельхозугодий. Весь научный потенциал Корпораций служит нам источником технологий и основой для собственных разработок и исследований.