Время зимы
Шрифт:
— Шараши никогда не подходили так близко, Мудрая, — Хани почтительно склонила голову. — Их ловушки стали сильнее, и теперь их не так просто отыскать, как прежде. Яркия может быть в опасности.
— Знаю, — коротко ответила старая женщина.
Она не торопилась. Приказала Хани налить в котел воды. Сама же тем временем сняла с одной из полок ступу и снова ушла к себе в кладовую. На этот раз она задержалась дольше. Хани слышала шорохи и кряхтение, звуки открывающихся пробок и негромкий треск. Когда Мудрая вернулась, в ступке лежали травы, коренья, половинки грибных шляпок. Старуха уселась на прежнее место и принялась
Хани не смела говорить первой, покорно дожидаясь, когда Мудрая закончит свои приготовления. Девушка чувствовала усталость. Приехав в Яркию она почти сразу пошла к Мудрой, спешила предупредить. После ритуала успокоения, силы были на исходе. Нескольких часов сна хватило только на то, чтобы немного прийти в себя, но сейчас телом начинала овладевать боль. Она шевелилась и будто жила под кожей собственной жизнью. Хани отчаянно хотела спать, но Мудрая не торопилась и надежда на скорый отдых едва теплилась.
— Не клюй носом.
Хани почувствовала, как Мудрая потрясла ее за плечо. Вскинула голову, поздно понимая, что задремала, и залилась красным. Она протерла глаза, прогоняя туманную пелену дремоты.
— Я сварила зелье, пей, — Мудрая протянула ей тяжелую кружку, из которой разило не лучше, чем из выгребной ямы. Видя, как девушка морщится, настойчиво повторила: — Пей.
Хани поднесла кружку, и, в несколько глотков, осушила ее. Она старалась не дышать, даже зажмурилась. А когда открыла глаза, предметы вокруг пустились в пляс. Мир завертелся колесом, переворачиваясь с ног на голову. К горлу подступила тошнота. Хани попробовала встать, но не смогла: что-то, лучше цепей, не давало ей пошевелиться.
— Покажи мне, что видела.
Голос Мудрой раздавался будто отовсюду сразу. Хани не хотела еще раз пережить ту ночь, но повиновалась, вернее — у нее не осталось выбора. Воспоминания, лики, снег и алое зарево — все завертелось водоворотом.
Когда Хани открыла глаза, она по-прежнему была у очага, в доме Мудрой. Поленья почти истлели, над ними курчавилась дымка, в которой девушке продолжали мерещиться странные образы из разбуженных воспоминаний. Она осмотрелась: сквозь разукрашенное морозными узорами не проникал свет, за дверь завывала вьюга.
— Духи-охранники тобой насытились, — произнесла все тем же скрипучим голосом Мудрая.
Хани смолчала, кое-как сумев сесть. Ее колотил озноб. Пришлось прижать колени к груди и обхватить их руками, чтобы хоть как-нибудь согреться.
— Завтра скажу жителям, что за весть ты принесла.
— Что ты будешь делать, Мудрая? — Хани никак не могла согреться, все ближе подвигаясь к очагу.
— Шараши с давних времен изводили нас, но мы всегда сдерживали их за границами Пепельных пустошей. Из месяца в месяц, много зим. И мы всегда выходили победителями. Эрл соберет мужчин и они разгонят скверну с нашей земли. А я буду просить духов о милости и помощи.
— Мудрая, шараши что-то задумали. Они никогда прежде не охотились так… — Хани замешкалась, не в силах подобрать слова.
— Знаю, — проворчала Мудрая. — Не глупее же я маленькой девчонки.
— Прости, — Хани
— Шараши задумали охоту. Выгнать нас, как зверя из норы и заставить бежать. Но мы перехитрим их и не станем ждать нападения. Найдем все ловушки, одну за другой и выкорчуем. Хани промолчала.
— Те люди, что пришли сюда с тобой, путники издалека.
— Они едут в Сьёрг. С рассветом покинут Яркию.
— Ты — останешься, — приказала Мудрая.
Хани не смела перечить. Тем более, что и так решила остаться в деревне, пока не убедится, что жителям Яркии больше не нужна ее помощь. Может быть, все это — испытание Скальда. Справится и получить долгожданное благословение. Мысли об этом немного согрели, но не разогнали тягучую сонливость.
— Тебе нужно поспать и собрать силы. Ложись у очага.
Мудрая скинула с плеч тяжелую меховую накидку и протянула ее девушке. Хани с благодарностью приняла ее и тут же завернулась, едва ли не по самый нос. Живот, долго не получавший пищи, протестующе заурчал, но усталость брала свое. Веки налились тяжестью. Хани легла на бок, ложась почти к самому краю каменного кольца очага и быстро уснула.
***
Утро выдалось солнечным.
Раш, разбуженный Арэном, который всегда вставал едва ли не с рассветом, сел в кровати, разглядывая комнату так, будто впервые видел ее. Арэн давно оделся и теперь застилал кровать. Раш никогда не понимал этой его привычки — убирать за собой даже на постоялых дворах и в гостиницах. Но дасирийца было не переделать.
— Я бы еще час-другой поспал, — зевнув, сказал Раш. На столикое возле его кровати стояла миска и кувшин с водой. Всунув туда палец, Раш выругался и его хорошее настроение мигом улетучилось. — Дикари, даже воду не подогревают.
— Собирайся, — поторопил Арэн, оставив реплику карманника без внимания. — Скоро выезжаем. И вышел, прихватив меч и вещевой мешок.
Раш никогда не собирался долго, но сегодняшнее утро стало исключением. Он долго, скрипя зубы, обтирал себя куском шерсти, опуская ее в таз. Ледяная вода пробирала до костей, но Раш терпел. Ничего другого не оставалось. Холод он не любил так же сильно, как и морские путешествия.
Закончив с умыванием, быстро оделся, проверив, чтобы кинжал и метательные ножи оставались на своих местах: в петлях внутри рукавов, в потайных карманах куртки, за голенищем сапога. Последний, легкий и смертоносный стилет, Раш прятал в волосы. Удивительно, но за два года странствий, никто из товарищей, кажется, даже не догадывался о существовании еще одного тайника: подсунутый под кожаный шнурок, что поддерживал волосы, стилет с облегченной рукоятью, всего длинною не больше ладони, оставался незамеченным.
На первом этаже постоялого двора царила тишина. Накануне, Раш долго не могу уснуть: порядком захмелевшая толпа местных мужиков распевала песни и громко стучала кружками об столы. Ворочаясь в постели, карманник жалел, что не набрался за компанию с Миэ. Арэн сразу отвернулся к стенке и засопел. Обычно Раш не любил это сопение, но прошлой ночью пожалел, что не слышит его в стоящем грохоте.
За тем же столом, что и вчера, сидели все его друзья. Миэ прикладывала ко лбу матерчатый компресс, уныло ковыряла в тарелке и не нашла сил даже на пожелание доброго утра. Только кивнула, тут же морщась от головной боли.