Всадник на спине ветра или О чём умолчал «Алхимик»
Шрифт:
Тот же сон приснился чиновнику и на третью ночь, но ни страха ни позора он уже не почувствовал, а охватила его глубокая печаль.
Удивился чиновник, но решил следовать указаниям лекаря до конца и на следующую ночь выпил четвертое лекарство. Тот же сон привиделся ему, но он уже не был мучителен, как в предыдущие ночи, и ощутил чиновник только чувство легкого удивления.
На пятую ночь, неожиданно для себя самого, чиновник испытал
Не зная, что и думать, он поднялся с кровати и незамедлительно отправился к лекарю за советом и новыми лекарствами.
— Что ты почувствовал после приема моих снадобий? — спросил целитель.
— Все ночи мне снился один и тот же сон о том, как бродяга плюнул в меня, — ответил чиновник, — но каждую ночь этот сон вызывал у меня новое чувство: я испытывал то позор, то страх, то печаль, то удивление. А в последнюю ночь я ощутил радость и испытываю ее до сих пор. Теперь я растерян и не понимаю, что же я должен чувствовать на самом деле?
Услышав слова чиновника, засмеялся лекарь и сказал:
— Неважно, что с тобой произошло, если ты можешь относиться к случившемуся так, как считаешь нужным. Ведь только от твоего выбора зависит, будешь ли ты радоваться или огорчаться по тому или иному поводу. Что же касается плевка в лицо, то мудрый человек просто не обратил бы на него внимания, тем более, что обидчик твой — сумасшедший, и плевок его не более оскорбителен, чем порыв ветра, запорошивший пылью твои глаза…
Эта притча помогает осознать, что каждый человек имеет реальную возможность определять свою судьбу. Даже когда обстоятельства складываются не лучшим образом, у тебя всегда остается выбор. Ты можешь выбирать свое отношение к ситуации.
Сами по себе события нейтральны. Плохими или хорошими, ужасающими или прекрасными их делает только твоя интерпретация…
Ли продолжал говорить. Саша слышал и в то же время не слышал его. Он как будто разделился на три части. Одна — спокойная и отрешенная — вслушивалась в слова Даоса. Другая, хотя уже и не столь интенсивно, купалась в жалости к себе, а третья непостижимым образом преобразовывала боль осознания в ярость, которая, прокатываясь по телу неукротимыми горячими волнами, заставляла пылать и трепетать каждую его клеточку.
«Наверное, это и есть энергия, о которой упоминал Даос, — подумал юноша. — Энергия, наполняющая Чашу Жизни, энергия, дарующая бессмертие, энергия, преобразующаяся во Внутреннюю Силу».
Эта мысль словно послужила катализатором. Волны ярости разделились на несколько стремительных потоков, омывающих руки и ноги, спину и грудь, голову и живот. Вращаясь по замкнутым траекториям, энергия наполняла тело силой, одновременно очищая душу, безжалостно сжигая страх, тоску и жалость к самому себе.
Слова Ли слышались все глуше и глуше, словно доносясь откуда-то
Исчерпав себя, ярость трансформировалась в новое, невыразимо прекрасное чувство, которое юноша не смог бы определить, но интуитивно он знал, что именно такое ощущение должно быть спутником воина Шоу-Дао. В нем присутствовали и благодарность Судьбе, даровавшей ему бесценное сокровище жизни, и удивление бесконечным разнообразием окружающего мира, и благоговение перед глубинными тайнами Бытия, и ни с чем не сравнимые воспоминания о любви к Фатиме…
Отключившись от внешнего мира, Саша погружался в неведомые ему прежде глубины собственной души.
Открыв глаза, Саша понял, что находится в комнате один. Впервые рядом с ним не было Даоса. Боль исчезла, выгорев дотла. Тело казалось легким, а душа была спокойной и странно опустошенной. Пошевелив рукой, юноша понял, что вновь обрел способность двигаться, и удивился, что это открытие почти не взволновало его. Саша сел на кровати и опустил ноги вниз, с наслаждением ощутив босыми ступнями теплые доски пола.
Затем он встал, сделал несколько неуверенных шагов по комнате, вновь привыкая ходить, и, распахнув дверь, оказался в саду.
Трава приятно щекотала щиколотки, воздух был напоен ароматом цветов и трав.
Сад оказался большим, гораздо больше, чем предполагал юноша. В глубине его отражал синеву неба маленький пруд, берега которого были выложены камнями и мхом. Чуть дальше, на старой, буйно разросшейся яблоне, отливали золотом созревшие плоды.
Под деревом спиной к Саше стояла женщина в длинном белом платье. Тонкий шелковый шарф цвета серебристого жемчуга укутывал ее голову и плечи.
С забившимся сердцем смотрел юноша на стройную белую фигуру, не зная, что делать — подойти или остаться на месте. Сердце подсказывало ему подойти, но разум напоминал об осторожности. Слишком ярким было воспоминание о боли недавней утраты. Не стоит, подобно Сантьяго, то и дело влюбляться с первого взгляда. Немного поколебавшись, Саша отверг доводы разума и послушался сердца.
Он почти миновал пруд, когда женщина, услышав звук шагов, обернулась. Серебристый шарф соскользнул вниз, открывая длинные черные волосы цвета воронова крыла. Из-под пряди, упавшей на шею, просвечивала красноватая полоска шрама.
Длинные изогнутые ресницы взметнулись вверх, бархатисто-каштановые глаза удивленно распахнулись.
— Сантьяго… — произнесла девушка.
— Фатима! Так ты жива? Ты не умерла!
— Жива, как видишь, — улыбнулась байкерша.
— Не называй меня больше Сантьяго, — попросил Саша. — Мне надоело подражать пастуху. Я — Саша.
— Красивое имя, — кивнула Фатима. — Оно мне нравится больше. Если хочешь, можешь и меня называть по-другому, но вообще-то Фатима — мое настоящее имя.
— Что ты называешь настоящим? — улыбнулся юноша. — Помнишь, когда-то ты задала мне этот вопрос.