Всадники ниоткуда (илл. Б.Лебедева)
Шрифт:
— Сейчас я повторю ваш опыт, — сказал доктор, обернувшись к Белову.
— Отсюда? — спросил тот.
— Нет, я должен повторить его в тех же условиях. В условиях одной и той же внешней среды. А здесь нас разделяет стекло. Здесь я в безопасности. Может быть, опасность тоже фактор, который приходится учитывать?
— Стоит ли? — сказал Белов.
— Почему?
— А вдруг?
— Гипотеза не верна? — озлился доктор. — Или энергетическая мощь вашей мысли больше моей?
— Страшно ошибиться… — Глоток вина застрял у Белова в горле, он закашлялся. — Очень страшно.
— Эксперимент
— Доктор подошел к двери. — А теперь наблюдайте. Только осторожно, прищурьтесь хотя бы, чтобы его не отвлекать.
Дюбонне вышел и тотчас же появился в камере. Он не закрывал ни ушей, ни глаз.
Серый ком оторвался от стекла и поплыл навстречу доктору. Тогда тот закрыл глаза рукой. Ком неловко повис в воздухе и закачался, как волчок на нитках.
Бесформенный бугорчатый волчок из кое-как слепленной серой глины.
Белов смотрел сквозь опущенные ресницы. Доктор и волчок не двигались. Рука доктора по-прежнему прикрывала глаза, волчок по-прежнему покачивался и вздрагивал. Сколько секунд прошло, Белов не считал, но едва ли больше минуты. И волчок вдруг начал бледнеть и таять, только серая грязь не стекала, а испарялась. Сначала это был дым, потом и он растаял, оставив на полу лужицу серой кашицы. Доктор опустил руку, подошел к тому, что полминуты тому назад еще было большим серым комом, а сейчас уменьшилось до грязного пятна на полу, нагнулся и осторожно собрал в пробирку останки "эль-тигре".
— На досуге поглядим, что это такое, — сказал он, вернувшись.
Руки его дрожали. Он сел и согнулся, как скрюченный болью.
— Трудно? — спросил Белов.
— С первого раза. Наверно, как и вам. Потом, вероятно, привыкнешь.
— А что вы сделали, я не понял. Вы его не сожгли, а растопили?
— Я подхватил вашу реплику о мысль-команде. Если рецепторы системы реагируют на модель информации, то почему бы не воспользоваться прямой передачей? Вот я и приказал системе рассыпаться. Она же не самовоспроизводящая.
"Как в фильме "Человек из Рио", — думал Белов.- Герой успевает во время отпуска за несколько дней пересечь океан, побывать в джунглях, преодолеть немыслимые трудности и неслыханные опасности и, вернувшись в Париж, встречает товарища-резервиста, как и он, возвращающегося в казарму. "А какое путешествие я совершил, — говорит второй, — весь Париж проехал! Из конца в конец! Видел что-нибудь подобное?" Первый молчит: ему смешно. Так и я. Вернусь в Москву и встречу в институте какого-нибудь Севку Мотыгина. "А знаешь что? — закричит он. — Где только я не побывал за эти дни! И в Одессе, и в Николаеве, и в Тирасполе! Чуешь?!" И он, Белов, будет молчать, как "человек из Рио", и ему будет смешно. Человек из джунглей. Вот он сидит сейчас не у себя в Черемушках и не в институтской библиотеке, а в каком-то ни на что не похожем бараке в невероятном лесу, за границами которого идет война и в котором он только что преодолел немыслимые трудности и неслыханные опасности, и говорит с человеком, который только что на его глазах совершил чудо. Поистине чудо, другого слова для этого нет!" — Чудо, —
— Вы о чем? — спросил доктор.
— О вашем открытии.
— Почему о моем? Вы — соавтор.
— Подключившийся вовремя к теме, — отмахнулся Белов. — Знаем мы таких соавторов.
— Не будем мелочиться, — сказал Дюбонне. — Завтра нам обоим поставят памятник, как Симону Боливару.
Оба засмеялись. Хорошо смеяться, когда все страшное позади.
— Извините, очень хочется спать, — сказал Белов и сладко зевнул.
— Мне тоже, — сказал Дюбонне. — Имейте в виду, что мы засыпаем сейчас у подножия нашего будущего памятника.
Но Белов уже спал и во сне видел себя не физиком, а гроссмейстером, выигравшим решающую турнирную партию. Пусть так. Ведь партия действительно была выиграна.
ХЭППИ ЭНД
Посетитель, средних лет розовощекий голубоглазый сангвиник, решительно, даже слишком решительно, минуя профессора и ассистента, прошел в лабораторию. Скользнул любопытствующим, но не слишком заинтересованным взглядом по белым панелям и цветной орнаментике и задержался на стекловидном, вращающемся и чуть подсвеченном изнутри экране, похожем на телевизорный.
— В этом лиловом аквариуме я увижу будущее? — засмеялся он.
— Не увидите, — сказал ассистент. — Увидим мы.
— А я?
— Вы будете спать. Сначала — просто гипносон, потом мы переведем его в более глубокий — летаргический, вроде коматозного состояния.
— Зачем?
— Сонное торможение обычного гипносна для нас недостаточно. Необходимо освободить рецепторы сложного действия, не требующие конструктивной работы сознания. Уяснили?
— Сложно.
Профессор и ассистент переглянулись. Предстоял затяжной разговор с изрядно надоевшими пояснениями.
— Попробуем упростить, — вздохнул профессор. — Любое воспоминание — это как бы сигнал из прошлого. Вспоминаете ли вы детство, юность, события десятилетней давности или вчерашний разговор — все это впечатления прошлого, закодированные в каких-то ячейках памяти. Когда вспоминаешь нужные слова или образы, приводится в действие вся конструктивная система сознания. Но есть в мозгу центры, не требующие такой сознательной конструктивной работы. Это область предчувствий, подсознательных восприятий, телепатических передач и, как мы говорим, сигналов из будущего.
Посетитель, как и подобает сангвинику, засмеялся по-детски звонко, без всякой иронии.
— Не обижайтесь, профессор, — сказал он, — не верю. Ей-богу, не верю.
— Зачем же вы пришли тогда?
— Вам же нужна морская свинка для опытов, а мне любопытно.
— И непонятно, — колко добавил ассистент. — Как это — сигналы из будущего? Будущего ведь еще нет. Оно еще только будет.
— Верно, — согласился посетитель, даже не поняв колкости. — Вот оно, время. Движется, — он показал на часы-браслет. — Другого не знаю.