Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник)
Шрифт:
– Посмотри на небо. Звезды видишь?
– Вижу.
– Кости целы?
– Как будто. А что случилось?
– Должно быть, бросили бомбу в машину. Где Зернов?
– Не знаю.
Я встал и снова обошел остатки разбитой машины, пристально вглядываясь в трупы конвоиров. Зернова не было.
– Плохо, – сказал я, вернувшись. – Никаких следов.
– Ты кого-то разглядывал.
– Трупы охранников. У одного голову оторвало, у другого – ноги.
– Мы в кузове были – и живы. Значит, и он жив. Ушел, должно быть.
– Без
– Может быть, вернулся?
– Куда?
– В настоящую жизнь. С этой ведьмовской свадьбы. Вдруг ему повезло? А вдруг и нам повезет?
Я тихо свистнул.
– Выберемся, – сказал Мартин, – поверь моему слову: выберемся.
– Тише! Слышишь?
Массивная дверь за нами протяжно скрипнула и открылась. Вырвавшийся сноп света тотчас же срезала тяжелая дверная портьера. Стало опять темно, но в погасшей вспышке мне показалась фигура женщины в вечернем платье. Сейчас виднелась лишь ее неясная тень. Из-за портьеры за дверью откуда-то издалека глухо доносилась музыка: играли популярный немецкий вальс.
Женщина, все еще неразличимая в темноте, сошла по ступенькам подъезда. Теперь ее отделяла от нас только ширина узкого тротуара. Мы продолжали сидеть.
– Что с вами? – спросила она. – Что-нибудь случилось?
– Ничего особенного, – ответил я, – только разорвало нашу машину.
– Вашу? – удивилась она.
– Ту, в которой мы ехали, или нас везли, если быть точным.
– Кто ехал с вами?
– Кто мог ехать, по-вашему? – Меня уже раздражал этот допрос. – Конвоиры, разумеется.
– Только?
– Хотите собрать их по частям?
– Не сердитесь. Должен был ехать начальник гестапо.
– Кто? Ланге? – удивился я. – Он остался в гостинице.
– Так и должно было случиться, – сказала она задумчиво. – Так и тогда было. Только они подорвали пустую машину. А вы откуда? Неужели и вас придумал Этьен?
– Нас никто не придумал, мадам, – оборвал я ее. – Мы здесь случайно и не по своей воле. Вы меня извините, я плохо говорю по-французски. Трудно объясниться. Может быть, вы знаете английский?
– Английский? – удивилась она. – Но каким образом…
– Этого я не смогу объяснить вам даже по-английски. К тому же я не англичанин.
– Алло, мэм, – перебил Мартин, – зато я из Штатов. Знаете песенку: «Янки Дудль был в аду… Говорит: „Прохлада!“» Уверяю вас, мэм, в этом аду жарче.
Она рассмеялась:
– Что же мне делать с вами?
– Я бы промочил горло, – сказал Мартин.
– Идите за мной. В раздевалке никого нет, а швейцара я отпустила. Вам везет, мсье.
Мы прошли за ней в слабо освещенную раздевалку. Мне бросились в глаза немецкие военные плащи на вешалке и офицерские фуражки с высокими тульями. Сбоку находилась крохотная комната-чуланчик без окон, оклеенная страницами из киножурналов. Вмещала она только два стула и стол с толстой регистрационной книгой.
– У вас отель или ресторан? – спросил Мартин у женщины.
– Офицерское
Я впервые взглянул ей в лицо и обмер. Даже не обмер, а онемел, остолбенел, превратился в подобие жены Лота. Она тотчас же насторожилась.
– Вы чему удивляетесь? Разве вы меня знаете?
Тут и Мартин сказал нечто. По-русски это прозвучало бы так: «Ну и ну… совсем интересно».
А я все молчал.
– Что все это значит, мсье? – удивленно спросила женщина.
– Ирина, – сказал я по-русски, – ничего не понимаю.
Почему Ирина здесь, в чужих снах, в платье сороковых годов?
– Боже мой, русский! – воскликнула она тоже по-русски.
– Как ты здесь очутилась?
– Ирэн – это моя подпольная кличка. Откуда вы ее знаете?
– Я не знаю никакой подпольной клички. Я не знаю, что у тебя она есть. Я знаю только то, что час назад мы с тобой ужинали в отеле «Омон» в Париже.
– Тут какое-то недоразумение, – сказала она отчужденно и холодно.
Я вскипел:
– Меня не узнала? Протри глаза.
– А кто вы такой?
Я не замечал ни этого «вы», ни платья сороковых годов, ни обстановки, воскрешенной чужими воспоминаниями.
– Кто-то из нас сошел с ума. Мы же с тобой приехали из Москвы. Неужели ты и это забыла? – Я уже начал заикаться.
– Когда приехали?
– Вчера.
– В каком году?
Тут я просто замер с открытым ртом. Что я мог ей ответить, если она смогла это спросить?
– Не удивляйся, Юри, – шепнул сзади Мартин: он ничего не понял, но догадался о причине моей взволнованности. – Это не она. Это оборотень.
Она все еще смотрела отчужденно то на меня, то на Мартина.
– Память будущего, – загадочно произнесла она. – Наверно, он думал об этом когда-нибудь. Может быть, даже встретил вас и ее. Похожа на меня? И зовут Ирина? Странно.
– Почему? – не выдержал я.
– У меня была дочь Ирина. В сороковом ей было около года. Ее увез в Москву Осовец. Еще до падения Парижа.
– Какой Осовец? Академик?
– Нет, просто ученый. Работал с Полем Ланжевеном.
Какая-то искорка вдруг прорезала тьму. Так иногда, ломая голову над, казалось, неразрешимой проблемой, вдруг видишь еще смутный, неопределенный, но уже гипнотизирующий тебя проблеск решения.
– А вы и ваш муж?
– Муж уехал с посольством в Виши. Поехал позже, уже один. Остановился у какой-то придорожной фермы – вода в радиаторе выкипела или просто пить захотелось, не знаю. А дороги уже бомбили. Ну и все. Прямое попадание… – Она грустно улыбнулась, но все-таки улыбнулась; видимо, уже привыкла. – Я потому так держусь, что меня именно такой воображает Этьен. На самом деле мне все это горше досталось.
Все совпадало. Осовец тогда еще не был академиком, но уже работал с Ланжевеном – об этом я знал. Очевидно, он и воспитал Ирину. От него она узнала и о матери. И о сходстве, наверно. Только при чем здесь портье из отеля?