Всадники Темного
Шрифт:
Чистая одежда, выданная хозяйкой в том злополучном свертке, приятно обнимала не желавшее шевелиться тело. Квас, тот самый напиток, что ему давали во время «помывки», приятно освежал. На столе быстро появлялись еда и питье, за столом веселые, улыбчивые лица. Справа мужские, слева женские, но только взрослые. Детей погнали, как только мужчины вернулись из парни.
Лилась неспешная беседа с обсуждением дня, ночи, лета и дел неизвестной Анвару богини Меши, а Всаднику не хотелось не то что шевелиться, думать.
Неспешно поглощая еду и отвечая на вопросы о путешествии, Анвар
— Ну, вот и все в сборе, — торжественно произнес Михаль, когда пришли женщины. — Пусть Меша увидит нашу радость и поможет нашим гостям в их поиске! — после его слов все дружно протянули руки вверх, ладонями к себе, застыли так на мгновение и вернулись к обсуждениям и празднованию.
— Михаль, — не выдержав любопытства, позвал Анвар, — мы, что, к вам на праздник попали?
— Конечно! — махнул головой бородач, — праздник, мил человек, у нас после захода солнца.
— Всегда? — недоуменно протянула Сауле под неодобрительным взглядом Анвара из-за нее лишь открывшего рот.
— Конечно, Меша богиня ночная. Днем она вся в заботах и хлопотах. А ночью отдыхает. Чтобы ни смущать ее своим мельтешением, да не злить, намекая, что мы вот и после заката работаем, не ломаемся, мы, как только солнце земли коснется, работу бросаем. Одеваем чистое, да и отдыхаем, песни поем, пляшем, веселимся. Пускай и богиня отдохнет, наши напевы слушая.
Анвар приподнял брови в изумлении.
— Странно, что вас еще темными не признали.
К его удивлению, Михаль вскинулся зло, насупился, поджав губы, но пояснил спокойно:
— А отчего ты думаешь, мы от всех вдали сидим? Темными нас признать не смогли, не подходим по дару, но и считать равными себе не захотели, глядели как на зверье лесное. Все оттого, что мы от Меши отказаться не пожелали. Раньше мы со зверолюдами торговали, еще прадед мой жив был, а теперь? А теперь даже енти, кони, на нас как на пустое место глядят. В нашей стороне, Анвар, ты не найдешь светлых, нет их тут. И темных нет. Все у нас равны, все живут по-соседски, по-доброму. И мы, и махнаухие с севера и охотники мрачные. Раньше и жрецы свои были, обо всех богах знали, все обряды провести умели, капище богов отвергнутых доглядывали. На берегу морском у камня, что три стихии соединяет, дней десять неспешного пути. Да не стало их, две зимы назад увезли их рогатые на черном корабле.
Анвар слушал и не верил ушам, в то, что в обеих империях остался хоть кто-то, кто не делит существ по цвету.
— Куда увезли? — подал он голос, чтобы хоть как-то обозначить заинтересованность и не сидеть с открытым ртом, переваривая услышанное.
— А кто ж их знает, — печально потупился Михаль. — Хорошие там люди жили, всегда на помощь приходили. Всегда ночлег давали, тем же охотникам, что за зверем морским ходят. А как корабль ушел на берегу почти все братья и осталось.
— Семья?
— Да нет, — слегка качнул головой Михаль, — они друг друга так называли, старик-отец, старуха-мать да братья, сестры, что помладше.
За столом повисла скорбная тишина, не прерываемая даже дыханием, пока Михаль не встрепенулся, мотнув головой.
— А, хватит раны бередить, давай чего повеселее вспомним. Ты вот говоришь к теплому морю едешь, а что ж забыл-то там?
Анвар улыбнулся, перебирая, как и что сказать:
— Да под Коарнаком у кочевников ночевали, и кое-что очень важное у них забыли. Они как раз на праздник солнца к Коорхану пошли, догоняем.
— Кочевники? Хорошие люди, — значимо произнес Михаль, вогнав Анвара в прострацию своим заявлением. Мало кто может назвать кочевников не только хорошими, но и признать людьми. — Они к нам часто заезжали, Полушу вот вылечили, когда он зимой в холодной воде искупался. Суровая она тогда была — зима, даже снег выпал и нашу Стайку, речушку маленькую, ледком прихватило. А он и полез невидаль такую глядеть, а Стайка пускай и шириной кошке перепрыгнуть сразу с берега вглубь уходит.
Разговор постепенно сменился на то, какими способами, будучи детьми, присутствующие убиться пытались, и Анвару, не желавшему травмировать остальных, осталось только слушать. Подхватился он, понимая, что сейчас так и заснет, опершись на стену и удобно развалившись, под мерный гул голосов.
— Михаль, ты извини, устал я. Пойду спать, — заставив себя сесть ровно, улыбнулся Анвар местным, всем и сразу.
— Ох, ты ж, извини, совсем забыл, что вы с дороги, — ударил по коленям Михаль поднимаясь, — отведите девчушку к Грайке, — обратился он к женской половине стола.
— Нет, подожди, я сам, — подняв руку, быстро попросил Анвар, выковыриваясь из-за стола.
— Ну как знаешь, помнишь хоть, где дом стоит? — улыбнулся мужчина понимающе и, дождавшись кивка, вновь уселся на свое место.
— Тебя тоже радовали прутьями по спине? — ехидно уточнил Анвар у девушки, потягиваясь и разминая затекшие за время сидения мышцы.
— Понравилось? — лукаво усмехнулась ему Сауле. Ей уже рассказали, как ее Всадника уговаривали попариться.
— Жуть! — честно признался Анвар передернувшись. — Неужели тебе нравится. Это же… больно!
— По сравнению с Глабой это касание шелка, — усмехнулась Сауле, но по лицу Всадника поняла, что такое сравнение не к месту. — Анвар, все хорошо!
— Хорошо, — согласился Всадник, вглядываясь в далекие звезды. Пока что все действительно было хорошо, вот только надолго ли.
Остановившись у дома, где поселили Сауле, Анвар замялся, так, что наложница успела почти до двери дойти, и только тогда позвал:
— Сауле?
— А? — с готовностью обернулась она.
— Откуда ты знала про деревню? — Анвар смотрел на женщину прямо и абсолютно не удивился, когда она потупилась отворачиваясь. — Две зимы…
Услышав замечание, Сауле вскинула взгляд, уставившись Анвару в глаза. Всадник даже отступил на шаг, такая ненависть блеснула в них. Но тут же пропала, сменившись тоской и болью.