Всадники
Шрифт:
– Это же невозможно, Уроз… Это бред… Ты с ума сошел. У тебя просто жар.
– Нет, Мокки, нет, верь мне, – сказал Уроз.
Голос его звучал так искренне, так дружелюбно, что он сам удивился.
– Разве есть на свете какой-нибудь другой человек, который заслуживал бы Джехола так, как заслуживаешь его ты? Кого еще он так любит? Кто будет ухаживать за ним лучше тебя? И если он выберется из этих грозных гор живым с тобой и благодаря тебе, то укажи мне человека, которому я должен его оставить.
– Остановись, остановись! – умолял Мокки.
Он
– Остановись, Уроз. Ты говоришь, как будто ты уже умер.
Уроз склонил голову и вновь развел в стороны ладони, чтобы шире и легче был путь для прохода судьбы. И, глядя на это исхудалое тело и обескровленное изможденное лицо, Мокки вновь вспомнил о трупе, увиденном в чайхане. А тем временем вставший на ноги Джехол положил голову на плечо саиса. И тут, чтобы заставить Уроза замолчать и лишить себя всякой надежды, Мокки воскликнул:
– Что бы ни случилось, никто и никогда, никогда не поверит, что такой конь принадлежит мне. Меня сочтут обманщиком и вором.
– Ты прав, – согласился Уроз. – Позови горбуна.
Мокки кинулся к входу с криком: «Гулям! Гулям!» Он стремился не столько выполнить волю Уроза, сколько побыть в стороне от него.
Джехол посмотрел вслед саису, пока тот не исчез, потом перевел взгляд на Уроза. Тот протянул руку и погладил морду жеребца. Он на него не сердился. Не сердился он и на Мокки, не сердился ни на кого на свете. Он готовился к самой трудной и самой важной скачке в своей жизни.
– Чем я могу быть тебе полезен, гость мой? – спросил хозяин караван-сарая обычным своим тихим голосом.
– Ты – ничем, – отвечал Уроз. – Но вот скажи мне, есть ли в округе писарь?
– В деревне есть, – сказал Гулям.
– Опытный? – спросил Уроз.
– Всех в округе он устраивает, – ответил, улыбаясь, горбатый юноша.
– Приведи его, – приказал Уроз Мокки. Саис направился было к выходу.
– На Джехоле, – уточнил Уроз.
– Ты… ив самом деле… Думаешь… что лучше… – спросил Мокки, не глядя на коня.
– Ну, конечно, – утвердительно кивнул головой Уроз, – скорее все сделаем, ведь мы спешим.
Мокки стал взнуздывать Джехола. Вобрав голову в плечи, опустив плечи, он двигался очень неловко, как человек, чем-то напуганный. Джехол, которому не терпелось выйти на воздух, подергивался всеми своими мускулами, и они красиво пробегали вдоль всей спины от холки до крупа.
– Я в своей жизни ездил только на ослах, – сказал Гулям. – И мы здесь не знатоки в лошадях. Но такого коня стоило бы иметь просто для того, чтобы видеть, как он живет.
– А если бы ты видел, как он скачет, – произнес Уроз. – Правда, Мокки?
Саис, не отвечая, собрался было сесть на лошадь без седла.
– Возьми седло, – приказал Уроз.
– А ты? – спросил робко Мокки.
– Я
Прислонившись к старой глинобитной стене, едва начавшей согреваться от ранних лучей солнца, Уроз смотрел в ту сторону, куда уехал Мокки. Вскоре он увидел вдали Джехола, а на нем силуэты двух людей.
«Ну и стар же он! – подумалось Урозу, когда он разглядел человека, сидевшего за спиной саиса. – Сразу видно, что грамотей… от старости руки, небось, так трясутся, что прочесть будет невозможно то, что он напишет».
Но когда Джехол подъехал к караван-сараю, к гневу Уроза добавилось еще и недоверие. К тому, что лицо окажется не лицом, а кожей, дрябло свисающей, как тряпка, да нелепо торчащими костями, Уроз был уже подготовлен. Но в довершение к этому вместо глаз он увидел пустые впадины, вместо бровей – серую пену, невообразимо дряблые веки, а в ужасных глазницах – тусклые бельма.
Гулям с братом тут же кинулись помогать приехавшему старику слезть с коня, взяли под руки и повели. А тот шел с головой, задранной кверху, как это бывает у многих слепых, очень внимательно прислушиваясь ко всему вокруг, что свойственно обычно людям, которым слух восполняет отсутствие зрения.
Долгожданный писарь и в самом деле оказался слепцом.
Только всевластное на афганской земле уважение к старости помешало Урозу взорваться от ярости. Все свое возмущение он вложил в выразительный взгляд, обращенный к Гуляму. Хозяин караван-сарая ответил ему самой что ни на есть любезной, дружеской улыбкой и усадил старца у стены рядом с Урозом.
– Мир тебе, всадник, приехавший издалека, – поприветствовал его писарь.
– И тебе тоже мир и благодать, о человек, столь умудренный годами, – ответил Уроз почтительнейшим голосом.
А хозяину караван-сарая он грубо бросил:
– Ну, а теперь что, горбун?
Ему ответил слепой. Он поинтересовался:
– Прикажешь начать сейчас же?
– Я не приказываю, почтеннейший, но я спешу, – снова посмотрел на него Уроз.
Ему хотелось прежде всего как можно скорее покончить с этим обманом.
– Вот и хорошо, – согласился старик.
Он отвязал от кушака свой рабочий инструмент: длинный черный пенал, украшенный розовыми цветами и содержавший перо и чернильницу, потом – дощечку с прикрепленным к ней листом белой бумаги. С каждой стороны страницы, сверху донизу, торчали мелкие гвоздики, образуя узкие, ровные интервалы.
Он положил пенал на землю, а дощечку – себе на согнутые колени и сообщил:
– Я готов.
– Так вот, – начал Уроз, – пиши, что я, Уроз, сын Турсуна, заявляю перед свидетелями и клянусь, что в случае смерти во время путешествия, в которое мы отправляемся, отдаю моего коня Джехола, сына Джехола, и всю упряжь к нему в полную собственность моему верному саису Мокки в знак признательности за его преданность.