Все будет хорошо

Костина Наталья

После визита врача, когда Димка снова спал, Валентина Яковлевна и Нина устроили совещание.

— Завтра обязательно нужно выехать, иначе никуда не успею.

— Да как ты его повезешь? Что ты! Ему неделю как минимум лежать надо!

— Куда кого везти? — вошедший с улицы Кирилл вопросительно посмотрел на мать и Нину. — Если в аптеку, так я уже по дороге заехал.

— Кирюша. — Мать расстроено смотрела на сына. — Нина собирается завтра уезжать и Димочку увозить.

— Ну, этого, положим, ей никто не позволит, —

рассудительно сказал Кирилл. — У него постельный режим, а машина ваша, пардон, без кондиционера. Его опять продует, снова будет приступ. Так что хочешь не хочешь, а придется задержаться.

— Мне обязательно нужно к шестому уехать. Обязательно! Если я вовремя не приеду…

Кирилл хотел что-то спросить, но Валентина Яковлевна строго посмотрела на сына и он только сказал:

— Вот лекарства. — И протянул пакет.

— Спасибо. — Нина протянула руку, и пальцы их соприкоснулись. Ему захотелось взять ее ладони в свои, согреть, сказать, что все будет хорошо. Но он почему-то промолчал.

Она ехала уже почти десять часов, стараясь не думать, а сосредоточиться на дороге. Димка на удивление спокойно отнесся к тому, что его оставляют на попечение Валентины Яковлевны. Правда, мама сказала, что она оставит его с тетей Васей, но и с тетей Валей — тоже неплохо. Он еще немного полежит, а потом они опять будут учиться писать буквы, а играть они приспособились прямо в постели. А мама поедет ложиться в свою больничку, потому что ей очень нужно полечиться. Димка теперь понимал, что в больничку иногда действительно очень нужно. Он вспоминал цирк, катание на каруселях. Еще ему казалось, что он видел пистолет — Ла-стоящий, большой пистолет — и даже трогал его руками. Но мама сказала, что ему это приснилось.

— Нинуля? — Отец удивленно смотрел на дочь. — Что ж ты без звонка?

— Так получилось, папа. — Нина устало, через силу, улыбнулась. — Пустишь?

— Ну конечно, проходи, проходи, — засуетился Анатолий Михайлович. Он повернулся, и Нина заметила, что его качнуло. — Проходи, садись… Кушать будешь, дочуша? — Анатолий Михайлович суетился: протер тряпкой истертую клеенку, грязную кастрюлю незаметно подпихнул ногой под стол и улыбнулся дочери, открывая недостаток нескольких зубов. — Картошечка вот… Теплая еще. Давай я тебе разогрею, а? С малосольным огурчиком?

— Спасибо, пап. — Нина с жалостью смотрела, как он старается. — Не надо ничего. Я не голодная.

— Как же так? — Анатолий Михайлович непритворно расстроился. — Что ж, ты и не поужинаешь совсем? Я-то думал — в кои веки дочка заехала — посидим, маму нашу дорогую помянем, царство ей небесное…

Ловким движением он извлек откуда-то из недр кухонного шкафчика початую бутылку, покосившись на дочь, быстро налил себе и выпил. Из старой, с облупленной эмалью кастрюльки, стоявшей на табурете, он достал тот самый малосольный огурчик, который предлагал дочери, и захрустел.

—

Пап, что ж ты зубы до сих пор не вставил? Я же тебе в прошлый раз деньги оставляла.

— Да все недосуг, доченька. — Анатолий Михайлович доел огурец и вытер руки тряпкой. — Все работа, работа…

— А ты работаешь разве? — удивилась Нина.

— А как же! — Отец приосанился. — Две недели уж почти. Сутки через трое, сторожем. Сегодня сменился как раз. И ты вот приехала. Я думал — поужинаем вместе, картошечка еще теплая на плите. Только сварил.

— Ладно, пап, уговорил, — усмехнулась Нина. — Давай свою картошечку. И огурцы давай.

— Вот это хорошо! Это другое дело, — обрадовался отец. — Умница моя, красавица. Вся в мать-покойницу, царство ей небесное. — Он как-то глухо всхлипнул, покосился на шкафчик, а потом кинул быстрый взгляд на дочь. Нина сделала вид, что ничего не заметила. За ее спиной отец налил себе еще, выпил и бесшумно сел обратно.

— Тебе положить, папа?

— Что? А, нет, не надо, — отмахнулся отец, — я недавно ужинал. Разве только за компанию, помянуть нашу мамочку дорогую…

Нина, не слушая его, положила еще порцию картошки и заглянула в холодильник. Там было почти пусто. Только пакет с картошкой и початая бутылка подсолнечного масла.

— Пап, ты картошку с чем будешь?

— Да вот с огурчиком… — растерялся Анатолий Михайлович. — А с чем еще?

— Тебе маслом подсолнечным полить?

— Полей, доченька. С маслом — это хорошо, — оживился Анатолий Михайлович и снова покосился на шкафчик с недопитой бутылкой. — И себе полей. Сядем, помянем нашу мамочку, царство ей небесное, пусть ей земля будет пухом… — Он встал и решительно достал ту самую не дающую ему покоя бутылку дешевой водки. Разлил, причем себе налил до краев, а Нине — едва плеснул на донышко.

— Помянем покойницу нашу дорогую… — Он снова издал какой-то неопределенный звук — не то стон, не то всхлип — и опорожнил стопку.

Нина пить не стала, с жалостью наблюдая за отцом.

— Кушай, кушай, доченька, — засуетился Анатолий Михайлович. — Что ж ты не кушаешь ничего?

— Я ем, пап. — Нина с трудом проглотила кусок картошки, взяла огурец и откусила. Огурец, на удивление, засолен был мастерски. — Это ты ничего не кушаешь, — заметила она, — а огурчики какие вкусные!

— Правда? — обрадовался отец. — Заметила? Друг тут у меня в соседнем дворе. Готовит — пальчики оближешь. Это мы в поле набрали. Теперь картошку уже выкопали и огороды побросали. Так мы поехали, набрали огурцов, посолили. Правда, отличные вышли?

— Замечательные! Пап, мне поговорить с тобой надо.

— О чем, доченька? — Анатолий Михайлович покосился на остаток водки в бутылке и вздохнул.

— Пап, можно я сегодня у тебя переночую?

Он, как загипнотизированный, не отрывал взгляда от бутылки.