Все, что блестит
Шрифт:
Днем мы встретились с кандидатами на место дворецкого, горничной и поварихи. Дворецкий был настоящий англичанин, ростом пяти-семи футов, седой, с карими глазами, он носил очки в толстой оправе, которые постоянно сваливались с его костистого носа, но был очень приятным и, вероятно, послужил многим прекрасным семьям. Его звали Обри Реппер, и у него была теплая дружелюбная улыбка.
Горничную звали Салли Петерсен – высокая, моложавая женщина лет сорока пяти с большими, в полдоллара, глазами и тонким носом, который нависал над ее губами в линеечку. Я увидела, что для нее
Повариха наша оказалась светлокожей квартеронкой, она говорила, что ей шестьдесят, но я подумала, что ей около семидесяти. Она себя называла миссис Свон и сказала, что обычно не сообщает людям своего имени, поскольку оно создавало о ней представление как об очень богатой женщине, – Дельфиния; невысокая, не более четырех с половиной футов ростом, круглолицая, с крупными, как скалки, руками. Но я видела, что в молодости она была очень хорошенькой. У нее были большие черные с поволокой глаза, коралловые губки и зубы, как жемчуг. Большую часть своей жизни она проработала в двух состоятельных креольских семьях. Наверное, она уже ушла на пенсию, а потом ей стало скучно.
Как только наняли прислугу, Бо предложил поискать няню для Перл, но мне не хотелось так скоро приставлять к Перл другого человека.
– А Жизель сделала бы это немедленно, – напомнил мне Бо.
По счастливой случайности, один его друг знал француженку, которая занималась частным репетиторством, а также работала няней и в настоящее время была свободна. Звали ее Эдит Феррер, пятидесяти четырех лет, с негромким голосом, черными с проседью волосами, мягким благородным ртом и теплыми, печальными глазами, которые оживились при виде Перл. Бо пригласил ее прийти к нам в дом на следующий же день. Во время беседы я узнала, что она была замужем, но очень недолго. Ее муж погиб от несчастного случая в поездке, и это нанесло ей такую ужасную травму, после которой она боялась завести другой роман.
Она посвятила свою жизнь заботе о чужих детях, и каждый из них заменял ей тех детей, которых у нее никогда не было. Сначала Перл отнеслась к ней с некоторым подозрением, но приятный голос и мягкие интонации миссис Феррер вызвали ее доверие, и вскоре она уже позволила миссис Феррер показать ей, как разобраться с новой картинкой-загадкой.
Со всеми этими людьми Бо встретился еще до меня и объяснил им ситуацию: мы очень любим ребенка моей сестры. Вопросов было задано мало, и, поскольку никто из них никогда не видел мою сестру, мне не пришлось разыгрывать никаких представлений. В разговоре с ними Бо подчеркнул, что от них требуется полная конфиденциальность в отношении семьи и ее дел. Каждый, кто начнет болтать, будет немедленно уволен.
Мы оба остались довольны людьми, которых наняли. Устройство наших новых жизней, казалось, шло полным ходом, но, не успела я перевести дыхание и расслабиться, Бо сообщил, что прибыли его родители и наш ужин назначен на следующий вечер.
Я не узнала толком родителей Бо, когда жила в Новом Орлеане. С самого начала из-за моей мачехи Дафни они обращались со мной
– Ты можешь выбрать из одежды что-нибудь соответствующее твоему характеру, если хочешь, – сказал мне Бо. – Жизель знала, каковы мои родители, и старалась не вызывать у них раздражения своими чрезмерно сексуальными туалетами. Обычно она надевала драгоценности Дафни. И не так сильно красилась.
– Я, пожалуй, надену что-нибудь свое. Твои родители вряд ли заметят разницу. – Мне не хотелось даже прикасаться к вещам, принадлежавшим когда-то моей ужасной мачехе, несмотря на то что вещи эти были дорогими и изящными.
Мы решили, что будет лучше, если мы оставим Перл дома. У меня дрожали колени, когда мы подъезжали к особняку Андреа на Честнат-стрит, который представлял собой памятник архитектуры, относящийся к пятидесятым годам девятнадцатого века. Он был построен в классическом стиле греческого Возрождения, с двумя балконами на фасаде, подпираемыми ионическими колоннами и украшенными коринфскими колоннами сверху. Бо отметил, как гордится своим домом его отец, никогда не упуская возможности подчеркнуть его историческую значимость для Гарден Дистрикта.
– Жизель не проявляла интереса к его лекциям, даже зевнула однажды, когда он говорил о «dep» окнах, – сказал Бо.
– А что это такое? Если я не помню…
– Не беспокойся об этом. Жизель почти не слушала наши разговоры, и мои родители знали это. Окна «dep» служат как двери, когда открывается деревянная панель под ними. Не волнуйся. Отец не станет водить тебя по дому. Он уже показывал все Жизель и был разочарован ее реакцией.
– Значит, Жизель им нравилась не больше, чем я, да?
– Да, не очень нравилась, – сказал он улыбаясь. Ему было забавно, а я из-за всего этого нервничала еще больше. Как я должна была себя вести, зная, что его родители не рады его женитьбе на мне?
Нас впустил дворецкий, и мы прошли по длинному коридору в гостиную, где ожидали его родители. У его отца, на которого Бо был очень похож, значительно поседели виски, с тех пор как я его видела в последний раз. Бо унаследовал римский нос отца и четкую линию подбородка. Он был чуть выше отца, который сохранил хорошую фигуру для человека своего возраста. Сегодня на нем был белый вечерний пиджак и черная шелковая бабочка. У него был хороший цвет лица и такие, как у Бо, глубокие голубые глаза.
Мать Бо, почти такая же высокая, как и его отец, чуть располнела с тех пор, ее светлые волосы были модно причесаны и покрыты лаком. Она никогда не допускала ни малейшего загара, будучи из того поколения людей высшего круга, которые полагают, что загар простит, делает похожим на уличных рабочих, которые проводят большую часть времени на солнце. У нее были красивые изумрудные глаза, которые освещали ее надменное, холодное лицо.
– Вы опоздали, – упрекнул его отец, складывая газету и вставая.