Всё, что помню о Есенине
Шрифт:
«Дункан — Есенин… Есенин — Дункан» [51]
После этих слов Мариенгофа, кто же Сергей? Он выглядит пустозвоном, хвальбушкой! А вот с этим любой человек, кто знал лично Есенина, ни за что не согласится. Сергей был обаятельным, умным человеком, хорошо знал жизнь, людей, литературу, отлично разбирался в литературной политике. Нет, или Есенин что-то скрыл от Анатолия относительно своего чувства к Дункан, или Мариенгоф что-то проглядел в этих отношениях.
51
Там же.
Да и зачем в 1922 году Сергею нужно было тешить
С. Есенин. Исповедь хулигана. — Собр. соч., т. 2, стр. 102.
Да, если беспристрастно к этому подойти, то так и было, так и есть!
Более того, в 1923 году Есенин заявлял:
Не искал я ни славы, ни покоя,Я с тщетой этой славы знаком…С. Есенин. Собр. соч., т. 2, стр. 129.
Нет, дружище Толя, приписал ты Сергею не свойственную ему погоню за славой с помощью «мирового имени.
Перед отъездом за границу Есенин дал телеграмму А. Кусикову (Сандро) в Берлин. Об этом мне сказал Мариенгоф.
Зря Сережа связался с Кусиковым! — пробурчал он.
Кусиков писал мне из Парижа, зная, что, как член секретариата ордена, я должен ему ответить. Основная тема всех его писем:
«Все „друзья“ меня любят, все „уважают“ и все „ценят“, а на деле получается наоборот: два года я за границей и два года мои „российские друзья“ применяют все способы к тому, чтобы только как-нибудь затереть меня и заклевать. Четвертый журнал (Имеется в виду № 4 „Гостиницы“) выходит. Казалось бы, как это так — имажинизм без меня? Кто же больше меня во всех отношениях сделал для имажинизма? А в этих журналах только дух мой витает, а меня нет. Стыдно, господа хорошие!»
О Есенине Кусиков пишет (письмо помечено мартом 1924 года, то есть спустя полгода после приезда Сергея из-за границы):
«О Есенине не говорю» только потому, что он слишком много говорит обо мне невероятного, небывалого и до ногтей предательски лживого. Проще говоря, этот озлобленный человек делает специфически-Есенинские штучки. Мне обо многом писали друзья—я же просил всех и прошу опять: ни одному слову этому человеку не верить»… (Всюду орфография Кусикова. — М. Р.)
Что писал из-за границы Сергей?
«О берлинских друзьях я мог бы сообщить очень замечательное (особенно о некоторых доносах во французскую полицию, чтобы я не попал в Париж)».
Какую же цель преследовал Сандро?
Вот что пишет Есенин:
«Ах, какое поганое время, когда Кусиков и тот стал грозить, что меня не впустят в Россию». [52]
Значит, Кусиков хотел, чтобы Сергей остался в эмиграции!
Весной 1925 года я получил снова письмо от Кусикова. Он писал:
«Если вздумаешь на месяц-другой прикатить в рыжий Париж, и если тебе нужно будет помочь визовыми затруднениями, напиши! (текст Кусикова. — М. Р.).Использую все мои знакомства и сделаю все что смогу!» (Подчеркнуто Кусиковым. — М. Р.).
52
С. Есенин. Собр. соч., т. 5, стр. 172
Ясно,
Есенин вернулся в Москву изнуренным, больным. Чем это объяснить?
Во-первых, его замучила тоска по родине. Правильно сказал Жорж Жак Дантон: «Родину нельзя унести с собой на подошве сапог».
Во-вторых, ему не понравилась Западная Европа. Сергей пишет из Остенде:
«…Теперь отсюда я вижу, боже мой! До чего прекрасна и богата Россия… Кажется нет еще такой страны и быть не может!» [53]
53
Там же, стр. 160
Из Парижа:
«…О, нет, вы не знаете Европы!.. Во-первых, боже мой, такая гадость, однообразие, духовная нищета, что блевать хочется»… [54]
Об американцах:
«Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам». [55]
Но сама Америка с ее небоскребами, гигантскими пароходами и т. д. произвела на Сергея совсем неожиданное впечатление: он «стал ругать всех цепляющихся за Русь, как за грязь и вшивость».
54
Там же, стр. 166
55
С. Есенин. Собр. соч., т. 4, стр. 266
«С этого момента, — пишет он, — я разлюбил нищую Россию.
Милостивые государи!
С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство»… [56]
В-третьих, жадные до сенсаций репортеры газет брали интервью у Дункан, которая говорила на иностранных языках, а о Сергее писали, что он — «ее молодой муж Серж Есенин». А ведь он считал себя «первоклассным поэтом», [57] и это уязвляло его самолюбие. В то время он носил по образцу пушкинских широкодонный цилиндр и черную пелерину на белой подкладке.
56
Там же, стр. 258
57
С. Есенин. Мой путь. — Собр. соч., т. 3, стр. 215
В-четвертых, Сергей жалуется:
«Если бы Изадора не была сумасбродной и дала возможность мне где-нибудь присесть, я очень много заработал бы денег», [58]
т. е. Есенин ездил в разные города на ее гастроли и не мог писать стихи. Если даже один день он не писал, это для него было хуже смерти.
Но Дункан не только заставляла Сергея сопровождать ее во время гастролей, она вообще не отпускала его ни на шаг от себя, в чем безусловно сказывалась ревность стареющей женщины к молодому мужу. Есенин даже пытался удрать от нее, что, между прочим, сделал вместе с Кусиковым, в первые же дни приезда в Берлин. Они скрылись в одном из частных семейных пансионов. [59]
58
Там же, т. 5, стр. 156
59
П. В. Толстая-Крандиевская. Сергей Есенин и Айседора Дункан. Воспоминания о Сергее Есенине. М., «Московский рабочий», 1965, стр. 331