Все, что смог
Шрифт:
На лице у нее был написан едва ли не ужас. Не горе, не скорбь, а ужас. Она чего-то боялась, только вот чего?
— Актриса из нее никакая, — заметил Тубольцев, — Что делать будем?
Златарев на минуту задумался, а потом решительно махнул рукой.
— Подождем ее в машине. Предложим подвезти, а заодно побеседуем.
— А как упрется? — засомневался Тубольцев.
— А мы вежливо попросим.
Покинув зал, Златарев с Тубольцевым вернулись во двор, в котором оставили машину. «Hundai» стоял аккурат под фонарем, который вдруг решил зажечься, и кто-то
— Падлюки, руки поотрываю, — смачно пообещал Златарев и щелкнул брелоком, отключая сигнализацию.
Сегодняшним планам суждено было пойти наперекосяк. Прождав битый час под чужими окнами с видом на зал игровых автоматов, Златарев с Тубольцевым заметили, как возле входа остановилось такси.
Тамара Мовсесян буквально вылетела из-за двери зала и быстро села в такси, даже не оглянувшись. Вздохнув, Златарев завел мотор и повел машину вслед за ними.
Тамара жила довольно далеко от работы. Они еще долго петляли по ночному городу, пока не остановились у ветхой пятиэтажки. Златарев припарковал машину в тени соседнего дома.
— Ну что теперь делать будем? — ехидно спросил Тубольцев.
— Мы — ничего. Я буду сидеть в машине, наблюдать. А ты — распушишь перья и двинешься очаровывать дамочку.
— Я? — возмущенно воскликнул Тубольцев. — Ты в своем уме? Видел, как она перепугалась? Да она от одного моего вида, поди, коньки отбросит.
— Вот это-то и странно. Очень странно. Чего она испугалась? Она даже не знает, кто мы.
— И что я, по-твоему, должен с ней сделать.
— Поговорить. Просто поговорить. По-человечески. О птичках. О погоде. О муже бывшем, как бы между прочим. Или тебе на бумажке написать вопросики, чтоб не растерялся?
— О птичках. Да как я с ней говорить буду? Мы ж не знаем, в какой квартире она живет.
— Сейчас узнаем. Я смотрю, где свет загорится.
Златарев пристально наблюдал за окнами, однако ничего не изменилось в панораме дома с того момента, как они приехали вслед за такси.
— Что, съел? — злорадствовал Тубольцев, вспоминая «нос», — А если ее окна на другую сторону выходят?
Златарев растерянно захлопал ресницами. Впервые за вечер он дал такого противного маху. Впрочем, нет. Первый раз он не сумел сдержать язык за зубами и наболтал лишнего. Теперь вот они приперлись, на ночь глядя, под окна неведомой девицы и сидят, ждут у моря погоды. Вернее, девицы вполне ведомой. А вот с окнами — с окнами проблема. Может, у нее пробки перегорели, или свет отключили за неуплату?
Один хрен — в окнах зияют зловещие темные дыры, и ни одна живая душа не помашет спасительным белым платочком.
— Эх ты, валенок, — сказал вдруг Тубольцев, — Сыщик из тебя фиговый. Смотри и учись.
Он выбрался из машины, тихонько прикрыв за собою дверь, и подошел к подъезду, в котором скрылась Тамара Мовсесян. Замок на двери был кодовый — курам на смех, да детишкам на потеху. Тубольцев достал телефон, включил фонарь и посветил на панель. Кнопочки под номерами один, три, шесть отшлифованы до блеска тысячами усердных подушечек
Тубольцев нажал код, и дверь распахнулась, противно скрипя на весь подъезд. Поднявшись на второй этаж, где еще с улицы заприметил горящий на кухне свет, он позвонил в нужную дверь.
Ему долго не открывали, но Тубольцев упрямо нажимал кнопку звонка до тех пор, пока из-за двери не раздался скрипучий старушечий голос.
— Тебе чего, антихрист, на ночь глядя? Совсем очумели…
Тубольцев покосился на часы. Было уже начало двенадцатого. Действительно, огромное свинство трезвонить кому-нибудь в дверь в такое время. Чего доброго, еще милицию вызовут, и отправят Тубольцева в камеру — за хулиганство и нарушение покоя мирных жителей.
А с иного боку — чего это «мирные» жители в столь поздний час по квартире бегают? Сериалы вроде уже закончились. А ему, Тубольцеву, между прочим тоже домой хочется. Футбол досмотреть. Кота покормить. Самому поесть. А он шастает по чужим подъездам, хоть и нанимался совсем на другую работу.
Плюнуть бы Мельнику, да в самое пушистое отъеденное рыло. Жаль, что они не китайцы. Тем специально портреты выдают начальственные, чтоб душу отвести. А у них — разве что в сортире за сигареткой-другой языком прополоскать, да и то — от унитазов подальше. В последнее время Тубольцеву все чаще стало казаться, что и у этих представителей туалетного интерьера выросли уши.
— Я, бабушка, таксист. Тут девушка, которую я подвозил, пакет забыла. Нерусская какая-то, с большим носом. Красивая. Не подскажете, из какой она квартиры?
Старушка приоткрыла дверь на цепочку, и в проеме показался любопытный, шныряющий вверх-вниз, глаз.
— А что за пакетик-то? Давай я передам.
Хитрая старушка. Но и Тубольцев тоже не пальцем деланный.
— Не могу. Порядок такой — хозяйке лично в руки. А то еще диспетчеру позвонит, нажалуется, а мне — выговор.
— Ой, да ладно тебе. Понравилась девка, — хихикнула бабка.
— Обижаете, — развел руками Тубольцев, — У меня жена беременная.
— А где ж пакетик-то? — спросила старушка — Руки у тебя пустые.
— В машине пакетик, — не сдавался Тубольцев, — Машина за углом. А пакет я оставил, потому что тяжелый сильно. Хозяйка найдется — принесу.
— Ох и чешешь, родной, ох и чешешь. Смотри, морду твою я хорошо запомнила. Двадцать девятая квартира.
Грозно зыркнув напоследок, старушка захлопнула дверь. Тубольцев облегченно вздохнул и поднялся этажом выше.
У двери Тамары он остановился и протоптался добрых десять минут, соображая, как начать разговор. Что если она вообще не откроет. Или милицию вызовет. Это уже здорово пахнет неприятностями. Нарываться Мельник никого не санкционировал. Но с другой стороны, дела вершатся по горячим следам. По холодным уже собирать нечего.
Едва его палец лег на кнопку звонка, из-за двери послышался испуганный голос.
— Кто вы? Что вам нужно?
— Я Сергей Тубольцев, Тамара. Откройте, нам нужно поговорить.