Все цветы Парижа
Шрифт:
– Прости, солнышко, – сказал он. – Я не хотел тебя будить.
– Иди ко мне, – сонно позвала я. В тот вечер я собиралась сообщить ему новость о нашем ребенке. Первым делом я зайду к мяснику и выберу хороший стейк, который подам к его любимому блюду, gratin dauphinois, простой, но божественно вкусной смеси из слоев тонко нарезанного картофеля, чеснока, сыра грюйер и сливок. Я сотни раз видела, как его делала мама, но теперь впервые попробую приготовить его сама, в собственной кухне.
Я помнила, каким было его лицо в то утро. Запомнила навсегда. Такое красивое, в глазах
В то утро, полный любви и грандиозных планов, он вернулся ко мне в постель и приник своими губами к моим. Мое тело мгновенно отозвалось всплеском энергии, какой вызывает только лучший эспрессо. Ни один мужчина не пробуждал во мне такой страсти, как Пьер, и я иногда удивлялась, возможно ли вообще так сильно любить, как любила я.
– Не уходи, – попросила я.
– Я ненадолго, – ответил он, подмигнув.
– Но еще очень рано, – пробормотала я, плавая в туманной прострации между сном и явью, и посмотрела на часы. Половина седьмого. – Куда ты идешь в такой ранний час?
– Это сюрприз, – ответил он. – Поспи еще, любовь моя. Когда ты откроешь глаза, я уже вернусь, и ты все увидишь.
Как он и сказал, я закрыла глаза, и мое уставшее от недавней беременности тело моментально улетело в сон. Но когда я проснулась через час, Пьер еще не вернулся. Тянулись утренние часы, он не пришел домой и к полудню. Я возилась с обедом, к счастью, удачно приготовила гратен. Налила вино. Накрыла на стол. В начале седьмого по квартире разлились соблазнительные запахи. Но Пьер до сих пор так и не возвращался.
Охваченная паникой, я выбежала на улицу, заглядывала в ближайшие кафе, к парикмахеру на углу и к мадам Бенуа, которая уже закрывала свою пекарню. До сих пор у меня осталось в памяти пятнышко муки на ее щеке.
– Мне жаль, Селина, – ответила она, пожимая плечами.
Пьера никто не видел.
Потом раздался звонок. Никогда еще телефон не звонил так громко и пугающе. Я бросилась к нему, не теряя ни секунды. Конечно, это Пьер. Сейчас он сообщит, что заглянул в лавку, потому что пришла новая партия из Бордо. Его помощник Луи, молодой и неопытный, не умел пока расставлять бутылки по категориям на нужные полки, и Пьеру пришлось самому выполнить эту работу. Да, конечно, такова жизнь владельца бизнеса. Я прекрасно это понимала. Я буду чуточку раздосадована, но все пойму и попрошу как можно скорее сесть на велосипед и ехать домой. «Обед остывает! Я приготовила твое любимое блюдо!» А он спокойно ответит: «Прости, что заставил тебя ждать, любимая. Ты не успеешь оглянуться, как я приеду». И через пятнадцать минут он появится в дверях, высокий, плечистый, со своей неотразимой улыбкой. Попросит у меня прощения и моментально получит его.
Но голос в телефонной трубке был чужой, не Пьера. Мне позвонил офицер полиции
– С прискорбием сообщаю вам, мадам, что ваш супруг…
Я плохо помню, что он говорил потом. Его слова казались мне пулями, но прилетали они в сто раз медленнее, чем обычно, – так медленно, что я чувствовала, как каждое слово пронзало мне грудь и разрывало сердце.
Тело Пьера было заклинено между грузовиком и новеньким серым «Рено». Когда его сбил грузовик, он слетел с велосипеда и ударился о легковушку. Медики сказали, что он умер мгновенно. Без мучений.
В тот вечер я вскочила на свой велосипед и поехала на ту улицу, где он сделал последний вдох. Там я упала на колени, увидев самую душераздирающую сцену в моей жизни: страшно искореженный велосипед валялся среди розовых лепестков пионов, рассеянных по булыжнику. Вероятно, они остались от огромного букета.
Сюрприз для меня.
Я потеряла маму, а теперь Пьера. В меня словно дважды ударила молния. После того вечера в моей жизни были темные моменты, когда мне казалось, что я больше не могу жить. Много раз я глядела вниз через край балкона, мечтая о быстром избавлении от невыносимой боли, и меня удерживала только маленькая жизнь, росшая у меня внутри. Папа помогал мне всем, чем только мог. Он кормил меня с ложки бульоном, когда я не могла есть сама, страдая от депрессии или дурноты. Он держал меня в своих объятьях, когда я плакала так, что намокал воротник его рубашки.
Но Кози, моя милая Кози оказалась целебной повязкой, в которой так отчаянно нуждалось мое сердце. С ней я смогла жить дальше, и я жила. Ради нее я просыпалась утром, о ней молилась перед сном. Благодаря ей я могла видеть красоту в каждом дне, даже в таком, как этот.
– Bon apr`es-midi, – поздоровался Ник, наш рассыльный, появившись в дверях. Ему было лет двенадцать, и он был очень рослый для своего возраста. Приятный, работящий мальчишка, он работал в нескольких местах, в том числе в «Жанти» и в соседней пекарне, помогая своей семье сводить концы с концами.
Кози порозовела. Я знала, что она влюблена в него, но помалкивала, чтобы не смущать девочку.
– Сегодня нужно что-нибудь отнести, месье? – спросил он.
Папа кивнул и протянул ему цветочную композицию.
– Я побежал, – сказал Ник, улыбнулся моей дочке, погладил ее по голове и выскочил из лавки.
Кози сияла, глядя ему вслед, потом повернулась ко мне и дернула за фартук. Я поглядела на свою малышку.
– Можно я поиграю с парке с Алиной? – спросила она.
Папа озабоченно вскинул голову.
– Восьмилетнему ребенку не стоит играть в парке в такие времена. Ей…
– Все нормально, папа, – перебила я, пока он не сказал что-нибудь такое, что могло напугать дочку. Конечно, я разделяла его опасения за наш оккупированный город, но в то же время остро чувствовала, что Кози должна быть ребенком, жить открыто и беззаботно, насколько это возможно, даже если мир вокруг нас начнет рушиться на наших глазах. Несмотря на папины тревоги, я изо всех сил старалась оградить ее от страха. Ее жизнь спасла мою собственную и придала моему существованию новый смысл. Взамен я старалась раскрасить ее жизнь в цвета радости и счастья. Я устраняла тревоги, направляла свет туда, где сгущался мрак.