Всё дело в пушистиках
Шрифт:
– Да прямо отсюда, с посадочных доков. Скажите мне, господа, – бодро начал инспектор. – Почему в коридоре технического обслуживания на полу пыль?
– Вы уже успели побывать в техкоридоре? – искренне удивился Хнокх.
– Конечно. Не забывайте, я ведь Главный инспектор! Ну, так что? В Правилах технической эксплуатации звёздных станций в пункте четыре, точка, пятьдесят один ясно говорится: что пыль в техкоридорах должна удаляться своевременно и постоянно.
– Так ведь, Михал Лексеич, так и есть.
– Что так и есть? Пыль, на которой остаются следы от подошв? –
– Ни в коем случае, – вдруг вступил в разговор Антон, и Хнокх облегченно вздохнул, – на станции действует утвержденный мною график уборки технических помещений станции.
Верёвкин пристально посмотрел на начальника станции:
– Где написано, что должен быть график? Пункт ясно дает понять: пыль…
– Да знаю я, что гласит ПТЭЗС, но мы просто физически не можем убираться так, как требуют того правила, – Антон поджал губы. Хнокх оживленно закивал.
– Непорядок, – инспектор достал из внутреннего кармана пиджака обычный бумажный блокнот и начал что-то там писать обычным же карандашом. – Если правила так говорят – значит нужно их исполнять.
Антон сильно сжал кулаки, а Хнокх толкнул его кулаком в плечо.
– Хорошо, – Верёвкин закрыл блокнот. – Пойдемте дальше.
– Ох, и надаёт сейчас замечаний, – вздохнул Кизир, бортмеханик, наблюдавший со стороны за этой сценой, ковыряясь в двигателе какого-то звездолета.
– А то… Видел, как наш начальник краснел? – ответила Хны-Ла и запустила свое щупальце прямиком в штаны Кизира.
– Перестань! Не на работе же!
– Ну-ну, кто бы говорил…
– Так, а это кто такой?
Инспектор в компании уныло волочащегося за ним начальства станции после восьми часов тщательной проверки, в течение которых они обошли едва ли не всю станцию, прошли, наконец, сквозь двери научного отсека. Здесь весьма видные умы известного Содружества народов соседствующих галактик усиленно изучали материю Вселенной, поскольку СП-1, помимо всего прочего, являла собой отличную исследовательскую базу. И в этот момент господин Вёревкин взглядом указывал на странного маленького человечка, сидевшего прямо на одном из нескольких телескопов и с любопытством наблюдавшего, как два астрофизика высчитывают какие-то данные. Человечек этот мог бы вполне сойти за гномика или домового, если бы не был облачён в, несомненно, очень дорогой костюм, носил покладистую бороду и курил трубку, беспрестанно выдыхая дым в помещение.
– Как это понимать? – взвизгнул вдруг инспектор, и Антон схватился за голову, отобразив на лице что-то вроде: «ну ё… перный театр!»
Хнокх почесал седьмым и восьмым пальцем правой руки один из своих затылков и уже формулировал в голове разные варианты ответов, которые вытекали из того, что именно имеет в виду Верёвкин: сам факт наличия такого существа или то, что оно наглым образом нарушает Правила санитарных норм в части курения.
К прибывшим на десяти из тридцати ножек подполз руководитель исследовательской группы:
– Храй Вадимович, – протянул
– Очень хорошо, – Верёвкин счёл нужным не представляться. – Объясните мне, это тоже ваш сотрудник?
– Это, – проклохтал Храй Вадимович. – Своеобразный выверт, изменение материи.
Инспектор смотрел на руководителя группы, как на ничтожное насекомое.
– Выверт – не выверт, а объясните мне, почему он курит в неположенном месте? – задал он новый вопрос. Храй Вадимович развел десятью парами рук, а Антон открыл уже было рот, но господин Верёвкин решил самостоятельно разъяснить этот вопрос:
– Любезнейший, – обратился он к маленькому человечку, – почему вы грубейшим образом нарушаете санитарные нормы и правила, раскуривая свою трубку в помещении станции, не предназначенном для этих целей, да еще и в рабочее время?
Человечек выпустил длинную струю дыма, а затем медленно повернул голову в сторону инспектора:
– Курю я, дражайший Михаил Алексеевич, – заговорил он вдруг низким хорошо поставленным голосом, что немного не вязалось с его размерами и общим забавным видом, – по той причине, что люблю, и это способствует лучшему течению моей мысли. Вдобавок, это никому не мешает. А что касается рабочего времени, то как такового его у меня нет.
– А чего же Вы здесь делаете? Кстати, потрудитесь представиться?
– Имя мое слишком сложно не только для произношения, но и для вашего восприятия. А занимаюсь я, как и эти многоуважаемые личности, наукой и изучением загадочного космического пространства.
– То есть Вы фактически являетесь членом исследовательской группы?
– Это не совсем так, – вдруг затараторил Антон, – ввиду его нестандартного происхождения, глубокоуважаемый оказывает скорее консультационные услуги, ведь так, Храй Вадимович?
– Безусловно, его опыт, – начал было клохтать руководитель группы, но Верёвкин грубо перебил обоих, продолжив свой расспрос:
– Интересно, и о каком это еще нестандартном происхождении только что говорил господин Колесников, и что еще за выверт? Потрудитесь-ка объяснить! – инспектор опять дал петуха, а человечек со столь сложным для восприятия именем выдохнул еще один клуб дыма.
– Видите ли, Михаил Алексеевич, – продолжил «гномик», – Ваш ум весьма ограничен, чтобы понять даже лишь некоторые свойства материи и её способности. А потому я даже не стану загружать Ваше серое вещество такой сложной информацией, как моя материализация в данной точке пространства в данном временном континууме.
Верёвкин очень сильно наморщил лоб, однако тут же выдал:
– Вы это бросьте про мой ум. Оскорбления, между прочим, являются уголовно наказуемыми. И что еще за сложности с происхождением? Нет тут ничего необычного: родился тогда-то, в таком-то месте, гражданин такой-то. Что вы тут разводите канитель?
– Стоит заметить, – в той же спокойной манере продолжил «домовой», – я никогда не рождался в привычном для ваших видов смысле. Я просто существовал, а материализация в привычной вам форме произошла одномоментно с появлением этого рукотворного объекта, вами именуемого станцией.