Все дороги ведут в Геную
Шрифт:
– Именно "Il Esperto", не "le Сonnaisseur"?
– Именно так.
– Отчего же они думают, что он француз?
– Оттого, что не могут найти среди своих. А последнее время Генуя настроена категорически антифранцузски.
– Почему вдруг?
– Представьте, что некий купец Джузеппе ведет дела совместно с неким рыцарем Франсуа. Вдруг из-за угла выходит некий эээ...
– Просперо?
– Пусть будет Просперо. И пытается отнять дело у Франсуа и Джузеппе. Франсуа как рыцарь сопротивляется. А что будет делать Джузеппе, при условии,
– Днем будет искренне ругать Просперо за то, что напал, а ночью будет не менее искренне ругать Франсуа за то, что тот не может отбиться.
– И еще выставит счет Франсуа за все свои неудобства, - добавил Макс, - и еще занесет в список неудобств все свои страдания с момента начала совместного дела.
– Правильно, мой юный друг!
– воскликнул де Тромпер, - Реалии таковы, что в Генуе прекратили готовить мясо по-французски, перестали пить французское вино и переименовали неаполитанскую болезнь в французскую болезнь.
– А французский поцелуй запретили или переименовали?
– Хотят переименовать, но пока не придумали в какой. При слове "французский" местные дамы отворачиваются. Приходится жестами объяснять.
На этом месте принесли вторую перемену блюд. Некоторое время собеседники жевали молча. Потом де Вьенн спросил:
– Я правильно понимаю, что в Банке вопросом Ил Эсперто занимается Тарди?
– Он самый, кто же еще.
– Не могли бы Вы устроить нам встречу?
– В принципе мог бы, но сам участвовать не буду. Он несколько зол на меня. Давайте я попрошу Энтони Маккинли быть вашим гидом. Он, во-первых, не француз, а во-вторых, все равно спивается без всякой пользы. Кстати, - де Тромпер замер, глядя на Макса, - Вы ведь не де Круа по отцу?
До печального инцидента в Ферроне Макс и так с трудом мог бы сойти за француза, а в Ферроне ему еще и сломали нос. "Дипломированный врач", которому досталась задача по лицевой хирургии, имел характерно итальянский взгляд на то, как должен выглядеть орган сования в чужие дела у благородного человека. Конечно, такие носы можно встретить и у марсельцев, но не в сочетании с характерно немецким подбородком и относительно светлыми для средиземноморья волосами.
– Фон Нидерклаузиц с Вашего позволения. Что-то не так?
– Великолепно! Я Вам рекомендую везде в Генуе представляться только этим титулом.
Де Тромпер вызвал секретаря и продиктовал две короткие записки. Одна для Маккинли, вторую для Тарди. Обе тут же были отправлены со скороходами.
– Вернемся к де Лавалю, - сказал де Вьенн, вставая из-за стола, - Я правильно понимаю, что он просто умер во сне от остановки сердца? Не был убит, не был отравлен?
– Могу даже показать его комнату, - ответил де Тромпер.
Рыцари прошли по длинного коридору второго этажа до комнаты, которую занимал покойный.
– Лежал на этой самой кровати, - сказал де Тромпер, - Никакой предсмертной гримасы, синего языка, пены на губах, разодранного ногтями горла и прочих следов отравления.
– Что сказал врач?
– спросил
– Смерть от остановки сердца, что же еще. Нет признаков насильственной смерти, нет признаков отравления. Спросил, не испытывал ли покойный сильных душевных переживаний в тот день. Еще как испытывал!
– А на сердце он раньше не жаловался?
– Молодой человек, - Тромпер сурово посмотрел на Макса, - Он был немного старше Вас и происходил из примерно того же слоя благородного общества. Если у Вас, допустим, нога заболела, Вы будете кому-то жаловаться?
– Конечно, не буду, - уверенно ответил Макс, - Поболит и пройдет.
– Вот именно, - Тромпер многозначительно поднял вверх указательный палец, - Если у мужчины в самом расцвете сил что-то даже и болит, то никто об этом не узнает. А потом раз! И все, и нет мужчины в самом расцвете сил. Еще и в самый неподходящий момент.
– Храни Господь его душу, - резюмировал де Вьенн, и все перекрестились.
Тем временем, вернулся скороход из Банка. Запыхавшись, он сказал:
– Сеньор Тарди готов принять господ де Вьенна, фон Нидерклаузиц и Маккинли сразу после вечерни и предлагает встретиться в соборе святого Лаврентия.
– Ого!
– удивился де Тромпер, - Вы его чем-то серьезно заинтересовали.
Вскоре подошел почти трезвый Маккинли, искренне обрадовался встрече и пообещал показать город.
5. Пассажир
Обновленная "Санта-Мария" добралась до Неаполя без особых неприятностей. Традиционно экипаж разбежался сразу, как отдал швартовы. Матрос на носу сбежал, даже не завязав узла. В Неаполе "Санта-Марию" знали слишком хорошо, поэтому Харон уже приготовился месяц сидеть в порту, ожидая, пока найдутся новые матросы и гребцы.
В один прекрасный день капитан вышел на палубу, вздрогнул, потянулся, широко зевнул и спросил у попавшегося под руку баталера:
– Скажи-ка, Келарь, что сегодня нового в мире?
Обычно этот вопрос задавался Книжнику, а тот рассказывал принесенные в порт новости из Африки и Нового Света. Келарь же мог рассказать только новости с базара.
– Нууу, господин, капитан, если Вам интересно, то бабы на базаре заговорили, что французский казначей сеньор де Самблансе отдал королеве-матери все деньги, которые король Франциск собрал для выплаты долгов гарнизону осажденного Просперо Колонной Милана.
– Что?
– капитану внезапно поплохело, и он схватился за сердце.
– Говорят, что Ее Величество несколько недолюбливает фаворитку короля Франциска Франсуазу де Фуа, брат которой, Оде де Фуа, сейчас возглавляет гарнизон Милана.
– И?
– капитан другой рукой схватился за леер.
– Ни один рыночный аналитик не ожидает, что королева-мать повезет золото в Милан, так что падение Милана - это вопрос ближайшего времени, - бодро ответил баталер и замер, ожидая похвалы.
– А Генуя?
– почти шепотом спросил капитан.