Все эти приговорённые
Шрифт:
Теперь они оставят меня в покое. Я никогда не посвящу их. А значит, я буду единственным, кому это открылось, за всю историю мироздания.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ (ДЖОЗЕФ МАЛЕСКИ -ПОСЛЕ)
РОЙ КАРРЕН высадил меня у ресторана "Шэттокс Пайн Три". Он стоял у дороги, неподалёку от полицейского участка. Было уже одиннадцать утра. Воскресное утро. Я понаблюдал, как он едет по дороге. Медленно. У меня было такое чувство, словно кто-то ободрал кожу с моего лица и приклеил её обратно, намазав слишком
Я зашёл в ресторан. В воскресенье здесь подают большой завтрак, подают до полудня. Обычно я сажусь у стойки. Но как только я прошёл в дверь и увидел, что все они смотрят на меня, я понял, что если я сяду у стояки, они станут задавать мне всякие вопросы. Обычно я не против этого. Наверное, мне в какой-то степени нравится быть в курсе событий. Вроде крупной аварии на главной магистрали и тому подобного. Я захожу, и меня спрашивают об этом, и я им рассказываю. Но я видел, что им хочется узнать про утопленницу и про тех людей, и про всё остальное, и мне просто не хотелось об этом говорить. Так что я повернулся, прошёл дальше, к одной из кабинок, проскользнул внутрь и сдвинул кобуру, так, чтобы не давил пистолет.
Наверное, вид у меня был не слишком приветливый. Бенни из гаража подошёл к кабинке, как-то неуверенно, встал в футах четырёх от меня и сказал:
– Там, наверное, бог знает что творилось - этот парень свихнулся и всё прочее, а?
Я посмотрел на него и кивнул, взял меню и открыл его, хотя и знал, что закажу то, что всегда заказываю по воскресеньям, когда сюда прихожу. Глазунья с ветчиной и двойной тост с земляничным джемом, приготовленный миссис Шэтток. Краем глаза я видел, как он потоптался там, а потом ушёл.
Я смотрел в меню, но не видел того, что там было напечатано. Перед глазами у меня стоял тот сумасшедший, и то, как я двигаюсь, словно на кадрах замедленной съёмки, пока он втыкает эту штуку в голову женщине. Рой сто раз мне говорил, что я не мог рисковать, открывая стрельбу, а даже если бы и мог, то не успел бы выхватить его достаточно быстро, но это такая вещь, о которой вспоминаешь, задавая себе вопросы.
Джени Шэтток подошла и встала возле меня. Я поднял на неё глаза и попытался ухмыльнуться, как всегда, но у меня это не очень-то получилось.
– Как обычно, Джени, - сказал я, и голос мой прозвучал слишком громко. Как будто другие люди в этом заведении говорили не так, как всегда. И из кухни, казалось, не доносится обычного гама. Казалось, они смотрят на меня, как
Через некоторое время она принесла мой заказ, и я сказал:
– Принеси себе кофе и садись, Джени.
Она так и сделала. Села напротив меня. Я посмотрел на неё и понял, что она не собирается задавать никаких вопросов. Я негромко проговорил:
– Это было паршиво, и я пока не могу об этом говорить.
– Я по твоему виду поняла, что это было паршиво, Джо, - сказала она.
Лишь начав есть я понял, до чего я голоден. Она был спокойной, такой, какой я хотел чтобы она была. Она - сильная девушка. Она крупная, и я подумал, взглянув на неё, что на самом деле она не невзрачная. Она не хорошенькая, но и не невзрачная. Пожалуй, представительная, если это применимо к девушке.
И мне вдруг стало стыдно. Стыдно за себя. Стыдно за Джозефа Малески. Потому что вот ведь что я делаю: встречаюсь с Джени, и при этом мне не нравятся в ней некоторые вещи. К примеру то, что руки у неё какие-то грубые, и с красными костяшками пальцев, и она всё время прячет их на коленях, когда с ней куда-нибудь идёшь. И то, что, если она не помыла волосы только что, от них слегка пахнет кухней, потому что у них подают много жареных блюд, и она весь день снуёт на кухню и обратно.
Что я хочу? Бог мой, одну из женщин в том месте, где я провёл ночь? Да кто я такой, чёрт меня подери? Я продолжал есть, глядя на неё новыми глазами. Вот, значит, я какой: встречался с ней, и при этом мне не нравились вещи, которые означали, что она хорошая детка, потому что семье ох как нелего было поднимать этот ресторан, и она вкалывала как лошадь.
Побыв с ней, я почувствовал себя лучше, почувствовал себя чистым, как будто уже принял душ, который собирался принять перед тем, как завалиться спать. Я доел, отставил тарелку, она снова налила мне полную чашку кофе, поставила кофейник и хотела было снова положить ладонь на колени, но я ухватился за неё. Я крепко держал её руку. Она покраснела, и я знал, что на нас смотрят, и знал, что это воскресное утро.
Мне хотелось подурачиться. Хотелось выдать ей какую-нибудь прибаутку, как я всегда делаю. Но я сидел, словно большое чучело, крепко держал её руку, и говорил:
– Джени.
– Хороша прибаутка! Просто умора.
У меня защипало глаза, как будто я снова стал маленьким. Я отпустил её руку, и она положила её на колени. И я даже не мог больше смотреть на неё. Я дошёл до самого участка, прежде чем вспомнил, что вышел, даже не заплатив.
Отправляясь на боковую, я надеялся, что когда проснусь, все те люди станут словно люди из сна. Не будут настоящими, живыми и тёплыми. Как Джени. Как Джени и я.