Все это очень странно
Шрифт:
После обеда зашла дама в дорогом темном костюме; она искала комнату. «На некоторое время», — дама говорила медленно и тщательно, словно иностранка, привыкшая, что ее не понимают. Джун, которая сидела в гостиной и перелистывала оставленные молодоженами американские журналы о сексе, на секунду подняла голову. Ей показалось, что у дамы в черном античная внешность. Строгие классические черты лица, как на камеях.
— Комната у нас есть, — сказала Лили, — только не знаю, подойдет ли она вам. Мы тут стараемся, чтоб всё было чисто
Дама вздохнула.
— Я развожусь с мужем, — сказала она. — Из-за его неверности. Я не хочу с ним разговаривать. Здесь ему не придет в голову меня искать. К тому же мне рекомендовали ваше заведение.
— Правда? — сказала польщенная Лили. — А кто?
Но дама не помнила. Тяжелым наклонным почерком вписала в бланк свое имя, миссис Вера Амброзиа, достала из сумочки сорок фунтов и еще сорок в залог. Когда Джун вела ее в Пятый номер, дама нервно раздувала ноздри, но молчала. В руках у нее был небольшой чемоданчик и коробка. Из коробки дама достала птичью клетку и складную подставку под нее. В клетке не было ничего, кроме пыли.
Когда Джун уходила, дама стояла у окна и чему-то улыбалась.
13. Партия в гольф
Джун старалась не думать о Хэмфри. Дурацкое имя. Подругам она даже не говорила, как его зовут. Над таким именем все только посмеялись бы. А может, оно и не настоящее.
Иногда она вспоминала его сросшиеся брови — сплошной тонкой линией поперек лица. Джун решила, что это должно ее отталкивать. И отталкивало. Плюс ко всему он врет. Хотя даже врать не умеет.
И все-таки Джун брала в прокате старые фильмы, «Риф Ларго» и «Касабланку», смотрела их с Лили и Уолтером. Иногда сомневалась — может, он говорил правду? Пришли месячные, по этому поводу можно было не волноваться, но она все равно волновалась и стала замечать, как смотрят на нее птицы с телефонных проводов. Джун считала их, стараясь вспомнить, сколько птиц к радости, а сколько к горю.
В конце концов спросила Уолтера, и тот сказал:
— Солнышко, для тебя они все к радости. Ты хорошая девочка, ты заслуживаешь только счастья.
Он красил косяк парадной двери. Джун сидела рядом с ним на ступеньке и мешала краску в банке.
— А мама что, не заслуживает?
— У нее же есть я! — Уолтер поднял брови, притворяясь обиженным. — Конечно, я понимаю. Ты потерпи немного, котенок. У тебя еще полно времени на любовь.
— Ей было столько же лет, сколько сейчас мне, когда я родилась! Где вы были тогда? И где сейчас он? — она неуклюже вскочила и бросилась в дом мимо удивленной пары из Третьего номера, мимо Лили, проводившей ее взглядом без всякого выражения на круглом материнском лице.
Той ночью Джун приснился сон. Она стояла босиком на мягкой холодной траве в одной ночнушке, старой, доставшейся еще от матери.
— Эй, там! — позвал кто-то.
Джун поняла, что стоит босиком и почти раздетая на сент-эндрюсском поле для гольфа.
— Привет, воришка, — опять тот же голос.
Джун ущипнула себя за руку, но больно было совсем чуть-чуть, и она не проснулась. Перед ней стояла Роуз Этернель, вся в белом: белый кашемировый свитер, белые шерстяные брюки, белые кожаные туфли без единого пятнышка, белые перчатки.
— Детка, да ты прямо окоченела, — она наклонилась к Джун и прижала свои теплые мягкие губы к ее губам. Джун открыла рот, собираясь протестовать, и Роуз Этернель дохнула ей в горло теплым воздухом. Это было восхитительно, все равно что глотнуть огня. Поцелуй Роуз Этернель разлился по телу, достал до каждого пальца, согрел ледяные ступни, нежно толкнулся где-то под животом. Джун почувствовала себя бутылкой в форме Джун, до краев наполненной теплом и веселыми искорками.
— Вот так, — Роуз Этернель убрала губы.
— Я тоже хочу ее поцеловать, — протянул другой, жалобный голос. — Рози, моя очередь!
Рядом на траве стояли еще две женщины. Та, что говорила жалобным голосом, была высокая старуха, тонкая и хрупкая, как трость; взгляд ее темных глаз вонзился в Джун острой булавкой.
— Джун, помнишь Ди, вторую тетю Хэмфри? — спросила Роуз Этернель.
— Она же была… совсем другая, — Джун вспомнила великаншу в булочной, чей голос отражался от стен, как свет.
— Дай поцелую, детка, — тетя Ди подступила поближе.
— Не обращай внимания на внешний вид, — сказала Роуз Этернель. — Такое сейчас время месяца. Хэмфри присматривает за пекарней, чтобы она могла побыть на воздухе. Подставь ей щеку, ничего плохого не будет.
Джун закрыла глаза и коснулась щекой губ старухи. Это было похоже на поцелуи ослабевшего голодного привидения. Тетя Ди вздохнула и отступила на шаг.
— Умница, — сказала Роуз Этернель. — А это еще одна тетя, Минни. Минни Maуси. Минни можешь не целовать, ее больше интересует интеллектуальное общение.
— Здравствуй, Джун, — кивнула ей третья тетя. Она была похожа на их старую школьную директрису, у которой училась еще Лили. Два года назад, когда пришли результаты годовых тестов, директриса вызывала Джун к себе в кабинет. «Очень жаль, — сказала она, — очень жаль, потому что мозги у тебя явно имеются. Но если ты твердо решила стать полной посредственностью, я ничем не могу тебе помешать. Мама твоя была точно такая же, очень способная, но упрямая — я ее помню, прекрасно помню. Очень жаль было. Таких всегда очень жаль».