Все это очень странно
Шрифт:
— А, ну да, — он опять промахивается. — И свет она тоже не любит включать, как все люди.
— Ничего такого ненормального в ней нет.
— Ну конечно. Чего тогда мы за ней следим? Спорим, она шпионка? Не, серьезно. Коммунисты подослали. Поэтому тебе и велели за ней смотреть — шпионить за шпионкой! И родители у нее шпионы, это точно.
— Никакая она не шпионка! — Хилди так сильно бьет по мячу, что тот летит в стену. Гораздо быстрее, чем обычный мяч для пинг-понга. Отскочив, белый шарик со свистом несется прямо
Горшок бешено крутится на длинных плетеных веревках, подпрыгивает и грохается на ковер. Другие горшки, нетронутые, вдруг лопаются в своих кашпо из макраме, как взорвавшиеся бомбочки. На пол по всей комнате сыплется земля, плети ползучих растений, старые мячики, залетевшие туда раньше.
Хилди оглядывается — на пороге стоит Дженни Роуз. Сошла по лестнице бесшумно, точно кошка. Майрон тоже замечает ее. В руках у Дженни Роуз почтовая марка, вырезанная из конверта.
— Извини, пожалуйста, — Майрон осип от испуга. — Я пошутил.
Дженни Роуз поворачивается и идет обратно. Ноги ступают по лестнице без единого звука, тонкие, белые, будто неживые.
Хилди коллекционирует губную помаду. Два тюбика ей дала мама, третий она нашла под сиденьем в отцовской машине. Одна помада красного цвета, такая яркая, что на вкус кажется как леденец. Вторая розовая, а та, которая нашлась в машине, темно-лиловая — когда накрасишься, рот похож на сливу. Глядя на свое отражение в зеркале, Хилди учится говорить соблазнительные слова, складывает губы в блестящее красное «О». «О, дорого-ой, ты самый красивый, самый веселый, самый интересный человек во всем мире! Поцелуй меня, дорогой».
Может, посоветовать Дженни Роуз накрасить губы? Может, тогда люди начнут замечать ее? Может, кто-ни-будь влюбится в Дженни Роуз. В нее, в Хилди, обязательно кто-нибудь влюбится. Она целует свое отражение. Зеркало гладкое и холодное, будто вода в пруду. Если не закрывать глаза, видишь томное лицо и гладкую холодную щеку, прижавшуюся к твоей щеке.
В зеркале Хилди похожа на Дженни Роуз. Наверно, она так долго смотрела на свою странную сестру, что теперь та везде ей мерещится. Голова начинает кружиться, и Хилди прижимает лоб к стеклу.
Майрон больше не приходит к Хармонам. После уроков сидит в Молодежном Христианском клубе, играет в баскетбол, а вечером мисс Орцибел забирает его. В школе он обходит Хилди стороной. Тогда она сама звонит ему и говорит, что ей нужна помощь.
Встречаются они, конечно, в беседке. Даже в туалет к вам не зайду, говорит Майрон.
— Как дела? — спрашивает он.
— Нормально, — отвечает Хилди. Оба вежливы, словно дипломаты.
— Извини, что я обозвал твою сестру коммунисткой.
— Ничего. Смотри, — Хилди нажимает носком кроссовки на край рассохшейся половицы, и под ней обнаруживается
— Это ее тайник. Письма от родителей.
— Надеюсь, ты их не читала? — строго спрашивает Майрон, словно и мысли не допускает, что можно читать чужие письма. Даже письма шпионов.
— Конечно, читала. Она не шпионка, понимаешь? Она просто очень скучает по родителям.
— Правда? Бедная девочка! — иронизирует Майрон.
Хилди вспоминает ощущение холодного зеркала у лба, как оно чуть не подалось под нажимом, будто вода в пруду.
— Майрон, она хочет домой. Хочет исчезнуть отсюда и попасть туда. Переключатель, свет и все прочее — это тренировки. Она собирается переместиться в Индонезию, к родителям.
— Шутишь? — недоверчиво щурится Майрон, но Хилди твердо уверена, что права. Так твердо, словно Дженни Роуз сама ей об этом сказала. В письмах полно рассказов о путешествиях, исчезновениях и внезапных появлениях, но важно другое, то, о чем в них нет ни слова.
— Родители все время пишут ей о том, как они ее любят, рассказывают о себе — что они делали, что видели, желают всего хорошего. Но они ни разу не написали, что скучают по ней, что им ее не хватает.
— Я бы о такой дочурке не скучал, — перебивает Майрон, но Хилди не обращает внимания.
— Они не пишут ей об этом, потому что знают — она тут же приедет. Дженни Роуз упрямее всех на свете! Только и ждет, когда они напишут, что соскучились, что она может вернуться.
— Ты сама скоро станешь такая же прибабахнутая, как твоя сестрица. Мне-то зачем все это рассказывать?
«Потому что ты мой друг», — думает Хилди и говорит:
— Потому что у тебя плохой почерк. Ты пишешь, как взрослый.
— Ну и что?
— Помоги мне подделать кое-что. Я стащу следующее письмо от ее родителей, а ты припиши пару фраз: что они соскучились, что они ждут ее. Я сама не могу. Вдруг она узнает мой почерк?
— Хочешь, чтоб я помог тебе ее сбагрить?
— Мне кажется, если она не попадет к ним в ближайшее время, ей будет плохо. Она заболеет, может, даже умрет. Она и сейчас уже ничего не ест.
— Так вызовите врача. Нет уж, я ничего такого делать не буду.
Однако в конце концов он соглашается. В декабре М.М., занятая приходскими делами, отменяет уже вторую встречу с учительницей Дженни Роуз. Никто особо не беспокоится — учителя забывают про нее, никогда не вызывают на уроках, даже на перекличках отмечают, не глядя в ее сторону. Только Хилди присматривает за ней и иногда оборачивается на Майрона, чувствуя на себе его взгляд. Во вторник он шлет ей записку: «Я не могу на нее смотреть. Как ты это выдерживаешь?» Хилди едва разбирает его почерк, но не сомневается, что Дженни Роуз прочла бы его без труда. Дженни Роуз может все.