Все голубые фишки
Шрифт:
– А как же Кучаев? – спросил Богуш, непрофессионально туда-сюда водя стволом своего пижонского и совсем неохотничьего оружия.
– Ты пушкой – то своей не шарься, – прикрикнул на приятеля Антонов, – не Шварцнеггер и не в кино! Здесь тебе тайга, и не ровен час товарища пристрелишь…
Помолчали.
Продравшись сквозь какой-то непролазный куст, Антонов отдышался, и ответил, – Кучаев в Москву поедет к премьер министру правительства записался, но это процентов на пятьдесят, как там карта легла, потому что мы не знаем, может на премьера
– Так что делать? – спросил Богуш, дисциплинированно направляя ствол вперед и немного вниз.
– Там загвоздка вот в чем, – начал Антонов, – москвичи бьют на то, что трест, выигравший тендер должен быть специализированным, и они предложили нашему Уралспецстрою слиться для этого тендера с их московским Шестнадцатым трестом.
Получается с одной стороны, структура вроде бы как местная, не придерешься, а с другой стороны полностью московская. Нам и крыть нечем. Мне так тендер никак тебе не отдать, если москвичей не остановить или с ними не договориться.
– И что должен сделать я? – по деловому спросил Богуш.
– Кучаев со своей стороны в Москве дела с премьером обговорит, но надо к этому же моменту, то есть не далее как на этой неделе выбить из под москвичей опору здесь, – сказал Антонов глядя вдаль между деревьев.
– Как это, выбить? – спросил Богуш.
– Начальника треста Уралспецстрой надо из игры вывести и как раз бы до встречи Кучаева с премьером, – сказал Антонов, и вдруг, вскинув ружье, выстрелил.
Гулким эхом, звук сдвоенного выстрела, отраженный от скал, прокатился по тайге.
– Что это было? – спросил Богуш.
– Глухарь, – ответил Антонов, и добавил, вынимая гильзы, – не попал, потому как картечь у меня была, а на глухаря дробь нулёвку надо.
Обратно к заимке двигались другим порядком.
Впереди шли Богуш с Брусиловым, а позади, поотстав метров на сорок, двигался Антонов.
– Начальника треста Уралспецстрой знаешь? – спросил Богуш.
– Карагодина? – переспросил Брусилов, – знаю.
– Надо по Карагодину провести мероприятие, – сказал Богуш, глядя на верхушки елей, не пролетит ли там жирный глухарь?
– Проведем, – кивнул Брусилов, и тут же поинтересовался, – а сроки какие?
– Сроки плохие, – буркнул Богуш, – всего неделя.
– Придумаем, – твердо заверил Брусилов, – только это стоить нам будет.
– Денег не жалей, дам сколько надо, – сказал Богуш, – ты только постарайся, не подведи.
– Это уже лишнее, – сказал Брусилов, я верю, что и вы не забудете меня, когда главный куш пилиться будет.
Богуш ничего не ответил, только вскинул брови в изумлении. …
После баньки пили много и не пьянели.
Максим Анатольевич умел гостей и в баньке попарить и угостить их умел.
Ноилю не наливали – ему назавтра за руль.
И трезвый шофер веселил всех рассказами про то, как и сколько девчонок он отымел на задних сиденьях бесчисленных "волг" своих многочисленных начальников.
– Так ты, поросенок
– А как же, Игорь Александрович, в вашем Мерседесе целкам особый счет, – хохотнул Ноиль, – какая откажется в такой машине отдаться?
– Ну, и которую последней отодрал? – притворно насупив брови, спросил начальник.
– Не я, в последний раз не я, а главный следак из Москвы развлекались, – хохотнул Ноиль, – забавная штука вышла, однако.
И Ноиль поведал слегка зазхмелевшей публике историю того, как занимался сводничеством и возил Валида Валидовича в лесок со своей знакомой Машей по прозвищу Умная. И слушатели – разомлевшие от русского пару доброй баньки, который всегда навевает этакий эротический настрой, осклабясь в сальных мечтаниях, слушали, цокали языками и покачивали головами, дескать вот это да, но покачивая головами и цокая языками, сами про себя думали, де вот и мы – тоже окажись на месте этого Валида Валидовича, тоже бы не сплоховали.
– Так говоришь, полчаса он ее драл не вынимая? – изумленно спросил Антонов.
– Я на часы специально смотрел, – хихикая, подтвердил Ноиль.
– А она орала, как бешеная? – уточнил Богуш.
– Еще как орала, – кивнул Ноиль, – я все боялся помрет кто-нибудь из них, что потом делать?
– Ты бы нам эту Умненькую Машку привез, – цокнув языком и закатив глаза, сказал Антонов.
– Мы ее в другое дело определим, – сказал оживший вдруг и доселе молчавший Брусилов, – такие кадры бывают очень полезными. …
Америка – встать бы на колени да поцеловать эту землю…
Так думал Минаев, проходя по гофрированному трап-коридору, присоединенному к их Боингу… Но думал не серьезно, а скорее в шутку. Какая тут земля? И земли то не видно. Сперва трап гофрированный, потом бетонный пол аэропорта. Глупо вставать на четвереньки здесь, среди разодетой публики. Подумают – совсем дурак.
Хотя, Америка тем и нравилась Минаеву, что здесь можно было делать что хочешь, лишь бы только в рамках закона, а так – если законом не запрещено бетон аэропортовский взасос лобызать, так и лобызай, сколько душе вздумается, никто слова не скажет. Много чудаков в Америке.
А потом вот в Россию прилетишь – тоже встать на колени там и тоже поцеловать. Но в России к этому уже с пониманием отнесутся – даже по спине сочувственно похлопают и того и гляди поплачут за одно с тобой – слезу прольют.
Потому как Россия не есть страна равнодушная, как Америка. Недаром в Америке одно из главных в ходу выражений – I don't care… С одной стороны это вроде как выражение подтверждающее свободу каждого самовыражаться. Де – делай что хочешь, остальным всем по фигу… И это с одной стороны вроде бы как хорошо – потому как на этой самой свободе зиждется дух предпринимательства, построивший всю эту Америку. А с другой стороны русские корни подсознания тянут назад – в общину.