Всё хоккей

Сазанович Елена Ивановна

— Нас было за что наказывать. И это тоже — правда.

— А за что? Юру, что он полюбил вашу мать? Но это было задолго до нашей встречи. И скорее она имела права на Юру, чем я. Но тогда-то ему и пришла в голову эта чудовищная философия. Что самому нужно строить, высчитывать свою судьбу. Похоже, их любовь была очень сумбурна, хаотична, нелогична, может быть ненормальна. Две темпераментных, необузданных личности. И они почему-то решили, что не могут быть вместе. А почему они так решили? Если за них все решила судьба. И возможно, сама жизнь указывала на то, что они должны быть вместе. И неважно к чему бы это привело. Знаете, я даже думаю, что это бы привело к нормальной семье. С годами бурные чувство улеглись бы, а понимание и любовь остались. Но Юра почему-то решил все поломать. Не только свою любовь, но и себя. Он изменился коренным образом, стал лысеть, толстеть, взял в жены

невзрачную женщину. И понял, что именно так нужно строить жизнь, и она окажется долгой и счастливой. Как он ошибся! Более того, он так честно до конца и не поступил даже с самим собой. Если ломаешь жизнь, то не тяни за собой осколки. Нет, он придумал этот эксперимент. А скорее, это был просто предлог часто встречаться с этой женщиной и рассказывать, как нужно воспитывать сына. У мальчика случилась неприятность, он совершил дурной поступок, мальчик плачет, хочет раскаяться. Но тут возникает Юра и объясняет его матери, как нужно внушать мальчику обратное, как нужно учить забывать. Понимаете все забывать! И плохие поступки, и людей, которых обидел. Все, все забывать! Юра считал, что обостренная память мешает двигаться человеку вперед, совершенствоваться и совершать смелые поступки. Мучающийся человек не способен на поступки. Но как он ошибался! Человек, не способный на раскаяние превращается в подлеца, уничтожение памяти ведет в итоге к уничтожению совести.

— Да, я все это прочитал в книжке. И о подлеце тоже.

— Но ведь книжку закончил не Юра. А именно подлец, который сам по доброй воле все забывает. Ему не нужны внушения, ему не нужны научные открытия, ему не нужны лекарства, стирающие ненужную память. Он и так вычеркивает все ненужное из своей жизни. И смело шагает по чужим трупам.

— Как и я.

— Как и вы? — Надежда Андреевна горько усмехнулась. — Вам до него далеко. Юру как ученого можно оправдать и понять. Это была его идея фикс — найти аппарат, способный выборочно стирать память. Опасный аппарат. Но ведь все научные открытия опасны. Смотря в чьих руках оказываются. Но Юра виновен в вашей судьбе. Он сделал вас, придумал вас, не без помощи помешанной на вас матери, которая видела в вас только гения. И Юра, угождая ее материнской слепой любви, помог вам продвинуться всеми путями на Олимп. Не самыми честными путями, даже если вы и тысячу раз талантливы. Сегодня это не в счет. Нужен определенный характер. И Юра сделал его, не спрашивая у вашей судьбы и у вас. Он вас придумал, вы его и убили. Неплохой расчет. И неплохой сюжет.

— Только в логику мировых сюжетов не вписывается. Там, кажется так: я тебя породил, я тебя и убью.

— А получилось: я тебя породил, ты меня и убил. Тоже достойный сюжет. Смотря что порождаешь. Возможно, у судьбы было два варианта. И она пожалела вас. Возможно, если бы вы случайно не убили моего мужа, то жизнь привела бы вас самого к скорой гибели. Ведь вы уже не могли остановиться. И неизвестно — сколько впереди еще было бы трупов. Знаете, моего мужа убили не вы, а его собственные теории. И ценой своей жизни он возродил вас. Вы теперь совсем другой человек. Тот, который должен быть изначально. И нет никаких тут счетов. Все счета оплачены. И нам нечего больше делить. И поэтому я вам все верну до копейки. Тем более, я больше всех на сегодняшний день виновата. У моего мужа украли труды, не важно правильные или нет, но это была его работа! Вас опорочили, уничтожили. И я себя не могу простить.

— Обо мне не беспокойтесь. Я уже столько пережил. И эта книжонка не имеет большого значения. К тому же Макс где-то прав. Вся эта некрасивая и неправдивая правда мне все же освободила. И я, похоже, смогу еще жить… И про деньги не заикайтесь, не лишайте меня права на свободную жизнь. Вы все красиво, литературно объясняли. Оправдывали. Но факт остается фактом. Как бы то ни было, я лишил человека жизни, а вас лишил счастья прожить с этим человеком еще много долгих лет.

— Я тоже… Не то чтобы освободилась. Но открыла глаза, смело посмотрела навстречу происходящему. Я назло Юре попыталась влюбиться в Макса, и он дал мне повод, сами знаете почему. И на собственной шкуре решила применить теорию мужа, изменить характер, условия жизни, саму себя. И одно время, очень короткое время, мне действительно казалось, что я люблю Макса, что я помешана на нем и на все готова, чтобы переломить свою жизнь. Более того, отречься от прошлого и вцепиться в горло будущему. Как всегда и делал Макс. Но сегодня я словно проснулась. Приняла ванну… Эта крикливая косметика, этот вульгарный грим, эти безвкусные тряпки… Я все с себя смыла. За такой короткий срок, когда наполнялась ванна, все стало на свои места. Словно свобода

вновь вернулась ко мне. Вместе с любовью к мужу. Похоже, этой истории наступил конец.

— Возможно, — я нахмурился. — Однако… Нет, не знаю.

— Что вы хотите сказать?

— Мне кажется, еще одна тайна все-таки не раскрыта.

— Тайна? Вы меня пугаете. Не слишком лишь много тайн за один день. Даже на одну жизнь слишком много.

— Даже если это так, лучше с ними порешить сразу. Может, тогда мы по-настоящему вздохнем спокойно.

Я прошелся по комнате, прикуривая одну сигарету от другой. Пытаясь нащупать в цепи загадок недостающее, возможно, главное связывающее звено. Перед моими глазами мелькали лица Смирнова, Надежды Андреевной, Макса, Тонечки, медсестры Жени, гонщика Матюхина и конечно, ну конечно, профессора Маслова. Какую роль он играет в этой запутанной истории. И выделена ли вообще для него роль. Или он просто в незначительной массовке? Я этого пока понять не мог.

— Надежда Андреевна, Надя, давайте попробуем с главного. Что хотел доказать Смирнов? Похоже, что его теория длинной благополучной жизни была всего лишь увлечением, а не научным экспериментом. Скорее невразумительным опытом над собственной жизнью. Но он был ученый! Поймите! Ученый с большой буквы!

Надежда Андреевна тепло улыбнулась и как-то легко, по-домашнему поправила ленту на завязанных волосах.

— Я так рада, что вы это понимаете.

— Но я хочу понять большее! Поймите! Ученый с большой буквы должен положить свою жизнь на открытие, которое возможно перевернет представление человечества о каких-то ценностях. А не просто будет размениваться на утопические теории. Вы согласны?

— Но, может, синяя папка и дает ответ не этот вопрос? — неуверенно заметила Смирнова.

— Вот вы и сами в это не верите. Что такое синяя папка? Что? Художественное произведение? Нет, допустим гораздо большее. Опыт внушения, гипноза, доказательство, что с помощью словесных манипуляций, грамотно выстроенных убеждений, научных изысков можно, даже со стороны повлиять на характер человека и даже изменить его судьбу! Но ученый Смирнов на этом бы не остановился! Это было слишком расплывчато, неубедительно для науки, я бы сказал, слишком детские теории для такой серьезной вещи как наука! Смирнов был не таким.

— Не таким, — как эхо повторила Смирнова. — Он был романтик в науке, но не был романтичным ученым и тем более утопистом. Каждой своей теории он пытался найти научное обоснование. Теории сами по себе это не наука, эта беллетристика. Так он всегда говорил.

— Значит, из этого следует…

— Что дело не в синей папке? Возможно, он стоял на гране какого-то открытия? — робко предположила Смирнова.

— И именно это не давало покоя Максу! — я торжественно поднял палец вверх. — Поскольку он точно ни на какой грани открытия не стоял и не мог стоять! Но воспользоваться… В этом он бы всегда преуспел. Присвоение чужих мыслей, трудов чужой гениальности — в этом ему нет равных. Макс разочаровался в синей папке, хотя даже этим сумел воспользоваться и найти выгоду. Но, думаю, он не меньше нас с вами уверен в таланте Смирнова и в том, что тот способен на большее.

— Да, вы правы. Знаете, когда он влюбил меня в себя, и сам очень неумело, даже лениво играл в подобие чувств ко мне, я в глубине души всегда была уверена, что ему что-то от меня нужно. Но не могла понять, что. Синюю папку вместе с подписью я отдала добровольно. Что же еще? Похоже, только вчера он понял, что я действительно не могу помочь, поэтому так резко, некрасиво, жестоко порвал со мной. И даже подарил книжку. Верх цинизма!

— Но в этой книжке все же есть главная мысль — к чему приводит потеря памяти. Память — это наш враг или спаситель? Наша жизнь или погибель? Наше будущее или всего лишь сон, который едва проснувшись нужно тут же забыть. Ведь вашего мужа, похоже, волновала именно эта проблема, разве не так?

— Знаете, я теперь вспоминаю…

Смирнова нахмурила свой высокий лоб, уже слегка покрытый морщинками.

— В последнее время он любил повторять, что память — это наша совесть. По-моему, он сам в конце жизни опроверг то, что ранее хотел доказать.

— Или доказал.

— Возможно. В науке так часто бывает, иногда, годами, веками подготавливается великое открытие, а потом оказывается, что оно совершенно не нужно никому. Вернее нужно, но только для того, чтобы доказать, что его не нужно было совершать. Силы, умы, гений человечества тратится на то, чтобы не возвести, а перечеркнуть, опровергнуть. И, возможно, такое опровержение и есть доказательство и подвига, и гения, и высшей идеи. Наверное, такое случилось и с Юрой. Хотя поначалу, он искренне верил в то, что делает.