Всё хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
Я ощущаю, как в душе закипает гнев.
— Немедленно скажи нам, где они! Что ты с ними сделала? — требую я, но Адалинда лишь хохочет, точно безумная.
— Что происходит? — спрашивает Вилхелм.
— Решайте же! — кричит хозяйка замка. — Думайте, кто для вас важнее, мёртвые или живые. Глупцы, вы всё равно не сумеете соединить этих двоих — мой сын никогда не покинет замок, а проклятая девчонка не войдёт, пока я рядом с сыном. И если вы сообщите Вилхелму хоть слово о том, что сейчас услышали, я откажусь от всякой сделки!
—
Затем он глядит на Адалинду.
— М-мы ведь можем перемолвиться словечком с моим товарищем, верно?
— Можете, но не тяните, — велит хозяйка замка. — Вашим друзьям сейчас ой как несладко, да и я могу передумать в любое мгновение.
Андраник тянет меня в сторону, в угол зала.
— Что тут обсуждать? — возмущаюсь я. — Усиленный талисман, который делал Теодор, наверняка ещё лежит среди наших пожитков. Я не видел, чтобы Гилберт уничтожал его, но и с собой он его точно не носил. Вернёмся, отыщем его и разберём весь замок по кирпичикам! Тогда и Вилхелм сможет выйти, и остальные найдутся! Хорошо я придумал?
Андраник прикусывает губу, собираясь с духом.
— Не очень, — честно сознаётся он. — Даже обладая большой силой, потратишь много времени. А времени, может быть, нет. Вдруг здесь есть какие-то ловушки с шипами, опускающиеся потолки, затопленные ходы? Да и стены, ломаясь, могут погрести под собой...
Голос у него дрожит, и он останавливается, видимо, чтобы сдержать слёзы.
— И ведь королева Нела, — продолжает бедолага, шмыгнув носом, — си-ильная колдунья, а тут ни следов борьбы, ничего... и другую колдунью, дочь вождя, тоже кто-то как-то убил...
— Ладно уж, чего тогда? — намеренно грубо говорю я, чтобы он успокоился. Знаю я таких — стоит проявить сейчас тревогу или сочувствие, как разрыдается вовсю. — Значит, сделаем, как она сказала? Отнесём кольцо? И к слову, мы ведь можем и не отдавать его или передать Элеонор, что Вилхелм её ждёт.
— А-а вдруг Адалинда может чувствовать, остался в городе призрак Элеонор или нет? — несчастно спрашивает Андраник. — Мне вправду очень, очень, очень жаль Вилхелма и его жену, но Адалинда права — они действительно давно мертвы, и им уже мало что повредит. А я не вынесу, если все наши... если все... и Тилли, ведь это из-за меня она здесь оказалась, а теперь, а я ей даже не успел сказать...
— Хорошо, — соглашаюсь я, — первым делом спасём наших друзей. А когда они будут рядом, может быть, мы ещё что-то придумаем.
И мы возвращаемся к хозяйке замка. Она глядит на нас с победной усмешкой.
— Давай кольцо, — требую я, поскольку моему спутнику вряд ли удастся сейчас говорить внятно. — Или оно у Вилхелма?
— Оно на пальце моего сына, — говорит Адалинда. — Следуйте за мной, я покажу.
Она ведёт нас прочь из зала. Мы следуем за нею с опаской, подозревая, что всё это может оказаться и ловушкой, но идти приходится недалеко. Вскоре Адалинда останавливается перед непримечательной узкой дверью.
— За нею вы найдёте кольцо, — говорит она. — Когда Элеонор сгинет навеки, возвращайтесь, и я укажу вам, где искать друзей.
Я толкаю дверь. За нею оказывается небольшая комната с ширмой в углу, камином справа и неприбранной узкой постелью слева. Может быть, здесь прежде жил кто-то, прислуживающий хозяйке замка, потому что обстановка очень простая.
Поперёк постели лежит мёртвое тело. Холод отлично сохранил его, и без труда можно узнать, что это Вилхелм. Ужасная рана идёт наискось от плеча к груди, разрубленный доспех покрыт кровью. Лицо искажено последней мукой, глаза полуприкрыты.
Мне становится как-то не по себе. Одно дело видеть призрак юноши, полного сил, другое — вот это. Где-то за плечом охает Андраник.
— Счастье, что я давно не ел, — говорю ему я. — Ты как, на ногах-то держишься? Что, мне одному придётся снимать кольцо?
Бедолага ничего не отвечает мне, и кажется, все его силы уходят лишь на то, чтобы не лишиться чувств.
— О боги, — вздыхаю я. — Отойди пока к окну, полюбуйся на двор, на небо или что хочешь, а я покончу с этим делом.
Андраник, едва переставляя ноги, пересекает комнатушку и вцепляется в серый камень подоконника. Тем временем я подхожу к постели, брезгливо тяну к себе окоченевшую руку с потемневшими ногтями, та не гнётся, будто тело выточено из дерева. Ох, что за мерзость. Нет у него на левой руке никакого кольца.
Оно находится на пальце правой руки. Я уже было размышляю, удастся ли стянуть перстень, или мне всё ж таки придётся отломать бедняге Вилхелму палец, как мой спутник вопит.
— Что такое? Не смотри, если тебе так тошно, — говорю я, поднимая взгляд, и замечаю, что глядит Андраник вовсе не на меня, а за ширму. С того места, где он находится, открывается что-то, чего не вижу я.
Обойдя кровать, я заглядываю за ширму и вижу тело женщины, сидящей на стуле. Судя по почерневшему лицу с широко раскрытыми глазами, по раскрытому в немом крике рту, по рукам, сведённым последней судорогой, одна из которых замерла у горла, смерть была мучительной. Но мне знакомо уже это зелёное платье с длинными рукавами, эти светлые волосы с густой сединой в них — перед нами тело Адалинды.
У ног её, выпавший из руки, лежит кубок. На теле не видно ран, наверное, она приняла яд.
— С-сильвер, — хрипит Андраник, — посмотри...
— Да я уже вижу, — говорю я, пытаясь казаться бодрым. — Вот так встреча, верно? Ладно уж, в этой комнате ни на что больше не гляди, а то и третье тело где заметишь...
— Чьё тело? — испуганно спрашивает мой дрожащий от ужаса спутник.
— Ничьё, пошутил я, — успокаиваю его. — Выйди за дверь и там подожди, я скоро.
— А п-п-погоди, — запинаясь, говорит Андраник. — А ч-что, если та, что ходит во тьме — это и есть Адалинда?
— Да быть не может, ведь вот же она разгуливает при дневном свете.
— Д-да, но что, если «ходит во тьме» означает «имеет тёмные помыслы»?
— Тогда ты прав, — соглашаюсь я. — Мерзкая она бабёнка, не помню, чтобы встречал таких подлых. Даже принцессы Третьего королевства, да что там, даже твоя мать перед нею дети малые... ой, прости.