Все и немного больше

Брискин Жаклин

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — вздохнула Рой. — Вы имеете в виду меня. Я никогда не пройду мимо еды.

— Вас? Ерунда! — Наклонив голову, он с восхищением посмотрел на ее новые шорты и поношенную блузку, в вырезе которой виднелась ложбинка между веснушчатыми округлостями. — Ерунда, говорю вам! Малышка Рой, если бы вы знали, как вы совершенны!

Они полулежали в шезлонгах возле бассейна. Вода в бассейне бурлила от размеренного австралийского кроля Дуайта и энергичного баттерфляя Алфеи. У Рой была

менструация, и она воздерживалась от купания.

— Фирелли, почему вы в Беверли Хиллз?

— Ради презренного металла. Англии он нужен, а у вас, американцев, он есть.

Она вспомнила, что читала о баснословных доходах маэстро. Но с Фирелли не ощущаешь своей ничтожности.

— Я гоняюсь за вашими пластинками, — сказала она.

Он наклонился вперед, явно обрадовавшись ее комплименту.

— Какая из них у вас самая любимая? — живо спросил он.

— Та, которая называется «Полная луна и пустые руки».

— А-а, Рахманинов… Мне это тоже очень нравится.

— Когда ваш ближайший концерт?

— Я дирижировал в Бауле три дня назад. Это мой последний концерт. Я побуду несколько дней в «Бельведере», а затем махну через пруд к себе домой. — Он сделал гримасу. — От этой дороги развивается ужасная морская болезнь.

Рой хотела было спросить, насколько хорошо он знает Каннингхэмов, но не спросила — не потому, что стеснялась Фирелли, а потому что Алфея, всегда столь сдержанно рассказывавшая о своей семье, может посчитать это шпионством, а Рой не собиралась наносить ущерба только что восстановленной дружбе.

Фирелли тяжело встал на свои короткие ноги. Чуть задыхаясь, он сказал:

— Я пойду в дом, выпью чайку и вздремну. Передайте остальным, что увидимся за обедом.

Он заковылял к живописному особняку из розового камня. Рой проводила его взглядом. Подумать только! Она разговаривает с самим Фирелли! Ну и ну!

Дуайт вылез из воды, тяжело дыша. После перенесенного полиомиелита его левая нога была немного тоньше правой.

Алфея тоже вылезла из бассейна и стянула с головы резиновую шапочку, выпустив на свободу красивые белокурые волосы.

— Маэстро ушел в дом? — спросила она.

— Да… Он выглядел немного усталым… Сказал, что увидит нас за обедом.

— Он работает на износ с самого начала войны. Эта поездка была для него очень напряженной. Миссис Фирелли умела заставить его отдыхать, но она умерла в прошлом году. Поэтому папа настоял, чтобы он побыл несколько дней в «Бельведере». — Алфея повернулась к Дуайту, который вытирался роскошным фирменным полотенцем. — Как насчет приза?

— А есть?

— Нет. Потому я и спрашиваю. — Алфея, улыбаясь, прошла в открытую дверь.

Рой тихо спросила Дуайта:

— Доволен?

— Живая легенда! Фирелли! Не могу поверить!

— А кто может? Ну а как тебе «Бельведер»?

— Что-то невероятное! —

Говоря это, он смотрел в сторону купальни, где Алфея наклонилась к небольшому холодильнику, чтобы достать пиво. — Алфея совсем не такая, как мне сначала показалось.

— Это всего лишь первое впечатление, — сказала Рой, забывая о том, что сама всегда доверяла именно первому впечатлению.

После обеда, который прошел на веранде при мерцающих свечах, знаменитый англичанин привел их в замешательство и восторг тем, что в музыкальной комнате сел за рояль и в стиле свинга стал играть любую популярную песню, которую они просили.

Когда он ушел к себе наверх, вечеринка сама собой закончилась.

Дуайт сказал:

— Наверно, нам пора ехать домой.

— Вот. — Алфея сунула руку в карман брюк и вынула ключ от машины. — Берите фургон, вернете его завтра, когда приедете.

Рой взглянула на Дуайта. Верхний свет падал на его глаза, и, когда он взглянул на нее, его губы сложились в хитрую улыбку, которая взволновала Рой настолько, что ей стало трудно дышать.

Они подъехали к темному, узкому выступу на дороге. Внизу мерцали огни Беверли Хиллз. По радио звучала чистая, меланхоличная мелодия Бенни Гудмана «И ангелы поют».

Дуайт положил ей на плечи руки, притянул к себе и стал целовать. Кожа на его лице была горячей, но удивительно сухой, от него пахло хлорированной водой бассейна. Пока они целовались, ладони Дуайта накрыли ее груди, как она и мечтала.

По радио зазвучала другая музыка. Ласки Дуайта стали энергичнее и грубее, его рука забралась в вырез блузки, язык погрузился глубоко в рот Рой. Она почувствовала озноб.

— Не надо, — пробормотала Рой с легким укором и схватилась за его широкое запястье.

В этом фургоне она обнималась с подобранными по пути военнослужащими, которые всегда соблюдали неписаный кодекс: они не заходили в своих действиях дальше того, что им позволяла Рой, а если увлекались, она энергично давала им понять, что этого делать не следует, что она порядочная девушка. Они отступали и либо вновь возвращались к поцелуям, либо сердито отодвигались на край сиденья, поправляя форменные брюки.

Дуайт же проигнорировал ее предупреждающее движение. Его ладони проникли под лифчик и крепко сжали ее груди.

Пытаясь освободиться, она сказала погромче:

— Перестань!

— Я так хочу тебя, малышка…

Это было сказано так ласково, что на какое-то время она предоставила его рукам свободу. Одна из них расстегнула молнию на шортах и заползла внутрь трусиков. Рой испытала ужас от мысли, что сейчас он наткнется на эластичный гигиенический пояс. Она хотела сказать ему, чтобы он остановился, но его язык закрыл ей рот. Пальцы Дуайта скользнули к низу живота и погрузились в пышные курчавые волосы.