Все или ничего
Шрифт:
Линн была его пропуском в высший свет. Когда они познакомились, он считался самым красивым парнем в кервиллском округе. Ни на ком так стильно не смотрелись джинсы «Левис», как на Берте Бине. С таким смазливым лицом и мускулистой фигурой он запросто мог бы стать кинозвездой.
Тем летом Линн ходила на вечеринки с Бертом, и ей завидовали все подруги. У него были деньги, которые он легко на нее тратил, обаяние и внешность. Его поцелуи сводили Линн с ума, вызывая в ней такую страсть, о которой она и не подозревала. В тот день, когда он сделал ей предложение, она была на седьмом
Родители любили Линн и согласились на этот брак, хотя и не пришли в восторг от происхождения Берта. Они знали, что дочь упряма и выйдет замуж, даже если они не дадут ей своего благословения. Они устроили ей самую пышную свадьбу десятилетия.
Семья Линн была одного круга с Котреллами, и Барбара не только пришла на свадьбу, но и подарила невесте дорогие подарки. Барбара одобрила этот брак, потому что была уверена: Берт никогда не будет так богат и влиятелен, как она, и не боялась конкуренции с его стороны. В отличие от Брендона Уильямса Берт знал свое место.
Теперь, через много лет, Линн начала думать, что Барбара не зря так ревностно относилась к происхождению. Память о прошлой нищете и низкая самооценка мешали Берту утвердиться в жизни. Линн устала с ним бороться. Целых пятнадцать лет она безуспешно пыталась доказать мужу, что его главный враг — это он сам. И все эти пятнадцать лет Берт клялся ей в верности. Но она давно ему не верила.
Линн повесила в шкаф ярко-розовое замшевое платье и вынула из ушей серьги с цирконом в три карата. Вообще-то серьги с бриллиантами лежали в сейфе. В последнее время Линн стала бояться носить на людях драгоценности. Тайком от Берта она постепенно возила свои самые лучшие украшения к нью-йоркскому ювелиру и делала с них копии. Лини сама не знала, чего она боится, но не успокоилась, пока не получила дубликаты всех своих драгоценностей, включая обручальные кольца.
Линн вышла из гардеробной в белой атласной пижаме, украшенной голубым французским кружевом. На роскошных нарядах она отводила душу.
У всех богатых жен Техаса был повод отвести душу. Но Линн страдала больше других.
В двадцать четыре года, беременная первым ребенком (он умер при родах), будучи на пятом месяце, она узнала, что Берт изменяет ей с новой официанткой кервиллского бара.
Позже выяснилось, что это не первый его роман на стороне.
От расстройства Линн не могла ни есть, ни спать. К несчастью для себя, она по-прежнему безумно любила мужа.
Она винила Берта в смерти их первого ребенка. Он сказал, что у нее невроз и что ей надо отдохнуть. Линн улетела в Лос-Анджелес и там купила себе первую норковую шубку.
Все чеки она переслала Берту. Он не сказал ей ни слова.
Она зашла в ванную — роскошную комнату в тридцать квадратных футов с белым ковром на полу и зеркальными стенами. Двери и трубы были выкрашены глянцевой черной автоэмалью. На возвышении стояла черная ванна-джакузи, в углу была душевая кабинка, выложенная черным кафелем, а за перегородкой туалет площадью десять на десять футов с унитазом и биде. Вся арматура была сделана из золота двадцать второй пробы. Линн подошла к черной мраморной раковине и смыла макияж. Подняв голову, она увидела в
У Линн подвело живот и подогнулись колени. К горлу подступила тошнота.
— Не делай этого.
— Линн…
— Не уходи, Берт.
— Я только схожу за сигаретами.
— В буфете лежат две пачки.
— Я смотрел. Там ничего нет. Вернусь через час.
— Не трудись. — И она швырнула в него полотенцем.
Берт чуть не расплескал свой бокал. — Убирайся ко всем чертям! крикнула она, но он уже ушел.
Линн подбежала к унитазу. Ее вырвало.
Шарлин поежилась и набросила на плечи дымчатую норковую шубку от Адольфо.
— Замерзла? — спросил Гарри; он сопровождал ее на вечеринке.
Она нажала серебряную кнопку внутренней связи на подлокотнике между сиденьями.
— Луи, включи обогреватель, рог favor. [6]
— Si, — ответил шофер и повернул ручку компьютеризированного термостата.
— Еще шампанского? — Гарри, взяв бутылку, налил себе в бокал.
— Пожалуй, нет, — отозвалась Шарлин, кутаясь в шубку.
На губах ее играла довольная улыбка.
— Хороший был вечер?
6
пожалуйста (исп.).
— Да.
Гарри откинулся на спинку сиденья и обнял ее за плечи.
— Кажется, сегодня я подружилась с одним человеком.
— Правда? Спасибо. — Он начал нежно покусывать ее ушко.
Шарлин вывернулась.
— Не с тобой, Гарри. И прекрати!
— В чем дело?
— Я говорю о Морин Макдональд.
— А… — Он убрал руку и сделал большой глоток вина.
— Я не часто испытываю такие чувства к новым знакомым. Мне почему-то кажется, что мы с ней уже встречались.
Может быть, так оно и есть.
— Вы встречались? Когда? Где?
— В прошлой жизни. Наверное, мы с ней были подругами. А может быть, даже сестрами… или братьями.
Гарри потер глаза.
— Я слишком много выпил, чтобы вникать в эти премудрости. Брось, Шарлин! Как вы могли быть братьями?
— Это возможно. Вполне возможно. Если чувствуешь с кем-то духовное родство, значит, очень может быть, что ты общался с этим человеком в прошлой жизни.
— Шарлин, я баптист и не верю в реинкарнацию.
— Гарри, я знаю тебя уже пять лет и что-то не припомню, чтобы ты ходил в церковь.
— Я ходил туда раньше.
— Ну конечно, когда тебе было шесть лет.
— И все равно я баптист. А ты можешь кого угодно свести с ума своими разговорами про привидения, магию и переселение душ. Все это чушь собачья!
Шарлин закатила глаза.
— С инженером бесполезно спорить!
— Давай договоримся: я буду заботиться о твоих нефтяных скважинах, а ты позаботишься о моем духовном благополучии. Только не надо об этом говорить, — Ладно. Какой смысл говорить с болваном?
Черный «линкольн» остановился перед столетним домом Шарлин с белым фасадом. Она дождалась, пока Луи откроет ей дверцу.