Всё исправить
Шрифт:
Он тряхнул головой, ускоряя шаг. Терзания следует оставить на потом. Надо работать!
– Н-да… – Юля рассматривала печать и запись в трудовой книжке. – Что называется, припечатали…
– Пустяки, – улыбнулся Алексей. – Пойду ремонтировать телевизоры.
– Нет, Лешик, – она вздохнула, – телевизоры ты ремонтировать не пойдешь. У тебя нет на это времени.
Он зарылся в ее волосы носом. Все правильно, все верно… Нет времени, совсем нет времени. Утекает это время, как вода меж пальцев…
– Пойду. После нашей Победы.
– Ладно, – она чуть
Тьма вокруг была неосязаемой, непроницаемой, черной, как гудрон. Она плыла, словно облако сажи, клубилась…
И молчала.
Там, во сне, он отчетливо понимал, отчего так. Время разговоров истекло. Далее все решает сила. Время, если быть точным…
Нужно успеть.
Размытые цветные пятна танцевали под закрытыми веками свой таинственный танец, сообщая ему, что было, есть и будет, а также то, чему уже никогда не бывать. Вот только что именно? Он не в силах, нет, он пока не в силах понять… Он знает только одно – нужно спешить. Нанести удар первым.
Там, во сне, все пространство уже заливал сияющий свет, и тьма отступала, растворялась в этом неистовом сиянии.
«Тебе действительно необходима помощь. Не нужна – именно необходима. Вот только готов ли ты ее принять?»
«Я уже принял… однажды…»
«Там было просто. Сейчас все иначе. И потому решение за тобой»
«Юлька… может не выдержать… и я тогда тоже…»
«Хорошо. Решение принято!»
Телефон грянул сухими трескучими очередями, вырывая из пучины зыбкого сна. Алексей зашарил рукой по прикроватному столику, но Юля его опередила.
– Да? Але… ох… да… хорошо, передам сейчас.
Она беспомощно опустила трубку.
– Это доктор звонил. Дядя Сережа умер, только что.
Алексей не ответил. Ледяной холод сковал, проникая вглубь, до печени, до сердца. Что это так противно и мелко стучит? Зубы?
– Леша? Лешик! – в Юлькином голосе протаяла тревога.
– Решение принято… – медленно, будто в трансе произнес он.
Ее глаза широко раскрыты, и в глубине мерцает отражение рассеянного света ночника, вперемежку со страхом и пониманием.
Комья земли сыпались потоком, и яма на глазах мелела. Дождевой червяк, которого нелегкая угораздила оказаться в ненужном месте в ненужное время, судорожно извивался, пытаясь уйти от судьбы, однако следующая порция земли, щедро отпущенная лопатой могильщика, завалила его с головой… или что там у них, у червей, вместо головы… Вот интересно, выберется червяк-неудачник с такой глубины? Выберется, должно быть… червяки, они вообще живучие… Почти как люди.
Алексей перевел взгляд на покосившийся памятник. Надо же, всего ничего простоял, а вид, как у древнего монумента…
Чувство раздвоения, которое он уже перестал называть странным, не проходило. Один Чекалов, грубо-материальный, стоял и смотрел стеклянным взглядом на процесс зарывания покойника, не забывая при этом поддерживать под руку молодую женщину в темном платке и древнюю, седую старуху, в которой при внимательном рассмотрении можно было углядеть некоторое сходство с тетей Верой, Володькиной мамой. Второй, незримый, находился чуть в стороне, наблюдая за происходящим отрешенно и внимательно.
Нет, горя не было, не стоит кривить душой. Логика войны, простая и беспощадная. «Сегодня под натиском превосходящих сил противника оставлен город Смоленск»… И не стоит обманывать себя – решение об оставлении того города принято им, Чекаловым А. Б. Там, во сне.
До какого рубежа можно отступать?
Перед внутренним взором всплыло лицо доктора, поблескивающее очками.
«…Это, если позволите, вовсе не оборона Москвы в сорок первом. Это оборона Берлина весной сорок пятого»
Неужели он прав?
– …Теть Вера, может, все-таки поживете у нас? – Юля уже успела поменять диспозицию, поддерживая теперь Веру Николаевну с другого боку. – Ну хотя бы до сороковин. Ну куда вы, после инфаркта?..
– Нет, Юленька… Поеду я. Там, может, и еще поживу, за хозяйством… А нет, так и ладно. Здесь же точно буду ходячий труп.
Алексей чуть усмехнулся, одним уголком рта. Спасибо, тетя Вера. Правда, спасибо. Это правильное решение, эвакуироваться в тыл. Поскольку иначе, боюсь, будет совсем скверно. Когда под натиском превосходящих сил противника придется оставить следующий город.
– Давайте уже в автобус, – хрипло произнес тот, грубо-материальный Чекалов, и этот, незримый, был с ним полностью согласен. Надо помянуть дядю Сережу. Забить сигналами древней подкорки импульсы горя…
На войне как на войне.
Последний щелчок мышкой – «сохранить» – и Алексей обессиленно откинулся на спинку стула, разглядывая картинку на экране с некоторой отстраненностью. Как будто не сам сделал…
Да, это будет отличный вирус. Незаметный, медленный… Насморк и кашель пройдут быстро, и даже высокой температуры не предвидится. Обычный, банальнейший насморк… Живучий и всепроникающий. Передающийся по воздуху, через воду, немытую посуду и руки.
А потом, спустя пару лет – или даже через три года, все зависит от особенностей организма – носитель вируса начнет испытывать странное беспокойство. Нарастающие с каждым днем симптомы, вылечить которые будет невозможно, поскольку вирус уже проник в мозг и встроился в ДНК нейронов, как тот вирус рабиеса… Или кори, совершенно верно. Только коревой панэнцефалит бывает раз на несколько миллионов заболевших корью, а здесь вероятность заражения практически равна единице.
Страшно? Ничуть. Ведь нет ничего странного в том, что человек не способен долго выносить, скажем, грохот клепальной машины. Или непомерную жару, или нехватку кислорода… Теперь к этим ограничениям прибавится еще одно – чрезвычайно высокая чувствительность к чужому горю.